1. бa-ти лэ-га-нu а-хо-тu ха-лa
а-рu-ти мо-рu им-бэ-са-мu
а-хaл-ти я-а-рu им-див-шu
ша-тu-ти ей-нu им-ха-ла-вu
их-лy рэй-uм
шэ-тy вэ-ших-рy до-дuм
В саду я, сестра, невеста моя,
мирру собрал и бальзам,
отведал сотовый мед,
выпил вина и молока,
ешьте, милые,
дoпьяна пейте, друзья!
Ответ юноши на зов невесты "милый в сад свой придет" слышится так, будто завершает предыдущую главу. Здесь, в начале пятой главы, он вызывает некоторое недоумение и желание "исправить ошибку". Скрытый смысл стиха, по мнению современных исследователей, состоит в том, что и сад, и мед, и вино с молоком, а также приглашение "ешьте… пейте" – метафоры эротического характера. Насыщенный ими стих воспринимался как воплощение неутолимого чувства, предвестие разлуки двух сердец и был уместен как переход к полному драматизма второму сну девушки в следующем стихе.
***
2. а-нu е-ше-нa вэ-лu-би эр
кoль до-дu до-фэк
пит-хu-лu а-хо-тu
ра-a-я-тu йо-на-тu та-ма-тu
шэ-ро-шu ним-лa-тaль
кэ-ву-цо-тaй рэ-си-сэй лaй-ла
Я сплю, но сердце не спит.
Голос! Милый стучится в дверь:
Отвори, сестра,
голубица, подружка, дитя,
моя голова в росе,
на кудрях ночная влага.
Героиня снова рассказывает свой сон девушкам Иерусалима. Вторая строка этого стиха в дословном переводе состоит из трех слов: голос милый стучит и допускает возможность смысловой паузы и после первого, и после второго слова. Составители канонического текста отделили особым значком первое слово "голос"; таким образом, оно оказалось стоящим особняком в начале первой смысловой строки, что питало воображение сторонников мистических версий поэмы. Буквальный же смысл состоит в том, что дружок подал голос и постучал в дверь. Полагают, что в древности слово до-фэк, кроме "стучится", означало просьбу, увещевание.
***
3. па-шa-тэ-ти эт-ку-тон-тu
эй-хa-ха эл-ба-шэ-на
ра-хa-цэ-ти эт-раг-лaй
эй-ха-хa а-та-нэ-фэм
Я разделась уже -
не одеваться ж опять!
Вымыла ноги -
неужто снова марать!
Логика сна: девушка отказывает другу, она ведь в постели уже, и ей нельзя вновь одеваться и марать ноги, ступая босиком по полу (вероятно, глиняному).
***
4. до-дu ша-лaх я-дo мин-a-хoр
у-мэй-aй a-му а-лaв
Он руку просунул в щель у двери,
и все во мне задрожало.
Щели, отверстия в двери или в стене у дверного косяка, предназначались для передачи или получения небольших предметов без того, чтобы отворять дверь. Просовывая руку, юноша, вероятно, продолжает свои мольбы впустить его в дом; может быть, он таким образом пытается сам отпереть замок изнутри, но безуспешно – ведь он не знает его устройства.
При чтении этого стиха следует принять во внимание ассоциацию, возникавшую у читателя: в поэзии народов Древнего Востока (и даже в Кумранских свитках) рука (яд) служила эвфемизмом мужского члена.
***
5. кaм-ти а-нu лиф-тo-ах лэ-до-дu
вэ-я-дaй нa-тэ-фу-мoр
вэ-эц-бэ-о-тaй мoр о-вэр
аль ка-пoт a-ман-yль
Поднялась ему отворить,
и мирра стекала с рук,
с пальцев капала влага
на скобы замка.
Ложась в постель, девушка не только вымыла ноги, но и умастилась благовониями, и вот теперь, когда поднялась она отворить милому, с рук ее стекает мирра (замешанная на масле, в отличие от кристаллов смолы, описанных в гл. 1, ст. 13) и капает на замок, который она отпирает. Эта сцена, полная сонной неги и запаха мирры, является полным контрастом драме, происходящей в следующем стихе.
***
6. па-тaх-ти а-нu лэ-до-дu
вэ-до-дu ха-мaк а-вaр
наф-шu я-цэ-a бэ-да-бэ-рo
би-каш-тu-у ве-лo мэ-ца-тu-у
кэ-ра-тuв вэ-лo а-нa-ни
Отворила милому я,
а он из виду пропал,
тоскою душа изошла,
его искала – не находила,
звала его – не отвечал.
Некоторые комментаторы полагают, что юноша не ушел в обычном смысле, а исчез, стал невидимым в духе религиозно-аллегорической версии. Как бы то ни было, она страдает от того, что сразу не откликнулась на его слова и увещевания.
***
7. мэ-ца-y-ни a-шом-рuм
a-со-вэ-вuм ба-uр
u-кy-ни пэ-ца-y-ни
на-сэ-y эт-рэ-ди-дu мэ-а-лaй
шо-мэ-рэй a-хо-мoт
Заметил меня дозор,
обходивший город,
избили меня, изранили,
покрывало сорвали
стражи порядка.
Как и в первом своем сне, девушка бродит по улицам города в поисках милого и натыкается на стражу, обходящую город вдоль его стен. Но если в первом сне эта встреча предшествовала появлению юноши, то здесь дозорные избили ее, сорвали с нее покрывало, то есть учинили беззаконие, предотвращать которое они призваны, потому и упомянуты они с некоторой иронией – "стражи порядка". Этим завершается "дурной сон".
***
8. uшб-a-ти эт-хэм
бэ-нoт е-ру-ша-лa-им
им-тим-цэy эт-до-дu
ма-та-гu-ду лo
шэ-хо-лaт а-a-вa a-ни
Заклинаю вас,
девушки Иерусалима,
если милого вы найдете,
расскажите ему,
что я любовью больна.
Обращение девушки к подругам "Заклинаю вас, девушки Иерусалима…" мы уже обсуждали в комментарии к гл. 2, ст. 7, а также к гл. 3, ст. 5, которые, как и этот стих, служат переходом от состояния сна, забытья к реальностям поэмы. В упомянутых стихах она умоляет не будить, оставить ее в грезах и любовных снах; но в этом стихе, идущем вслед за описанием "дурного сна" (предчувствие потери?), она просит найти любимого и рассказать о ее любви.
***
9. ма-до-дэх ми-дoд
a-я-фa ба-на-шuм
ма-до-дэх ми-дoд
шэ-кa-ха uш-ба-а-тa-ну
Чем же твой друг,
подружка-краса,
чем он лучше других,
что ты нас так заклинаешь?
Вопрос подружек имеет двоякий смысл: кто он, юноша, который вызывает такую любовь? И, если ты просишь его отыскать, каковы его отличительные приметы?
***
10. до-дu цaх вэ-а-дoм
да-гyль мэ-рва-вa
Мой милый бел и румян,
он виден издалека,
Здесь и в последующих шести стихах (т.е. до конца главы) девушка описывает своего возлюбленного.
***
11. ро-шo кэ-тэм пaз
кэ-ву-цо-тaв таль-та-лuм
шэ-хо-рoт ка-о-рэв
голова – золотой самородок,
а кудри -
вороново крыло,
Юноша черноволос, и голова его названа золотой отнюдь не по ее внешнему виду.
***
12. эй-нaв кэ-йо-нuм
аль-а-фи-кэй мa-им
ро-ха-цoт бэ-ха-лaв
ё-шэ-вoт аль-ми-лэт
глаза -
голубкu у ручья,
омытые пеной,
самоцветы в оправе.
Юноша в своих похвалах сравнивал глаза девушки, глядящие из-под кудрей, с голyбками (гл. 1, ст. 15; гл. 4, ст. 1). В этом стихе она "возвращает" ему это сравнение голубкaми у ручья, омытыми пеной, а также самоцветами чистой воды – все это образы утренней свежести.
***
13. лэ-ха-яв ка-а-ру-гaт a-бo-сэм
миг-дэ-лoт мэр-ка-хuм
сиф-то-тaв шо-ша-нuм
но-тэ-фoт мoр о-вэр
На щеках словно грядка
душистых трав,
губы – лилии,
миррой сочатся они.
Юношеская бородка сравнивается с грядкой благовонных растений не по внешним признакам, а по запаху, приятному для девушки. Губы формой напоминают лилии, а "ароматные, сладкие, маслянистые" сравнения для уст в поэтике Древнего Востока традиционно связаны с приятностью речи.
***
14. я-дaв гэ-ли-лэй за-aв
мэ-му-ла-uм ба-тар-шuш
мэй-aв э-шэт шэн
мэ-у-лэ-фэт са-пи-рuм
Руки округлые золотые
украшены самоцветами,
живот – слоновая кость
в сапфировом обрамленье.
15. шо-кaв а-му-дэй шэш
мэ-ю-са-дuм аль-ад-нэй-пaз
мар-э-у ка-лэ-ва-нoн
ба-хyр ка-а-ра-зuм
Ноги – мраморные колонны
на золотом постаменте,
видом подобен Ливану,
могуч, как ливанский кедр.
Перечитывая подряд стихи 11 – 15 этой главы, можно за-метить, что описание юноши идет сверху вниз: сперва голова, глаза, лицо, затем руки, живот, а в этом 15-м стихе речь идет о ногах. Интересно и нарастание "окультуренности" сравнений: в 11-м стихе они взяты из природы (кудри – вороново крыло…; голова – золотой самородок), в стихе 12-м глаза, хотя и сравниваются с голубками, но те "омыты пеной" (молочной в оригинале, это – о белках глаз), общий же вид глаз, живой их блеск сравнивается с оправленными самоцветами. Эта тенденция продолжена в 13-м стихе сравнением с благовониями, выращивание и приготовление которых считалось в древности вершиной умения, а также в стихе 14-м, в котором руки и живот юноши представлены как произведение искусства. Глава достигает апофеоза в 15-м стихе, где возлюбленный возводится на постамент, а сравнение с Ливаном неизбежно наводит на мысль об Иерусалимском Храме, построенном Соломоном из ливанского кедра. Именно эти стихи, обожествляющие юношу, послужили основой для исследований связи "Песни…" с древними языческими культами.
***
16. хи-кo мам-та-кuм
вэ-ху-лo ма-ха-ма-дuм
зэ до-дu вэ-зэ рэй-u
бэ-нoт е-ру-ша-лa-им
Сладостны губы
и весь он мил -
вот мой любимый, вот мой дружок,
девушки Иерусалима!
Возлюбленный все же не языческое божество. Хвала юноше в этой главе начинается с десятого стиха и произносится доверительно, почти интимно (Мой милый бел и румян…). И вот в стихе 16-м, как бы завершая круг, создатель "Песни…" возвращается к задушевной интонации 10-го стиха: сладостны губы – это говорится о поцелуях, а потом – и весь он мил.
Хотя поводом для этой песни послужило желание самой девушки, чтобы подруги нашли ее милого и рассказали ему, что она любовью больна, вряд ли по такому описанию можно его отыскать. Может быть, это сделано с умыслом?