Какой подарок вы пожелали бы себе на 70-летие? Конечно, здоровье, счастье, радость, возможность потанцевать на свадьбе внучки…
Марат Александрович Кричак преподнес себе к юбилею вернисаж – выставку портретов-набросков, на которой представлена лишь мизерная часть работ, созданных им за 50 лет.
Марат Александрович Кричак
Эта юбилейная выставка в Российском культурном центре в Тель-Авиве – первая за все долгие годы карьеры. Первая, и пожелаем юбиляру, чтобы, дай Б-г, не последняя. Там же, в другом крыле здания – выставка акварелей монашек русской православной миссии в Иерусалиме, сестер монастыря святой Марии Магдалины, уже показанная в Москве и сейчас впервые демонстрирующаяся в Израиле.
Устроить выставку в Израиле – не самое простое мероприятие. Для репатрианта, плохо знакомого с законами местной художественной жизни, не вписавшегося в игры динамичного рынка, – еще более сложное. Для художника-репатрианта, силою обстоятельств вынужденного в первую очередь думать о заработке, а только во вторую – о творчестве, устройство персональной выставки может превратиться в вечную мечту: в Израиле свой художественный этикет, да и не всем он ведом. Марат Кричак не вынашивал годами идею вернисажа – своей первой персональной выставки, а просто собрал работы, пришел в РКЦ (Российский культурный центр) и предложил их выставить. Условиями организаторов было отобрать из более чем 600 набросков-портретов, хранящихся в мастерской у Кричака, в запасниках его «Кричаковки», 60 работ, на которых представлены именно российские деятели: известные лица от академика Асмолова до Смоктуновского, от Юрского до Гафта.
На выставке коллекция типов и характеров, 60 «набросков» – карандашных шаржированных портретов. Часть лиц – известные деятели российской культуры, часть – общественные фигуры, немного израильтян…
Игорь Губерман – едва ли не единственный израильтянин, затесавшийся в «Лица России» и оставивший на своем портрете автограф «Спасибо за похожесть». Академик Асмолов – так же один из немногих, видевший свой портрет, сделанный с натуры. Большинство набросков «срисовано» с экрана телевизора, и изображенные на них персонажи далеко не все видели себя на этих листах, портретах, шаржах – каждый волен дать свою характеристику увиденному. Среди работ несколько графических этюдов. Это намек на то, что подобные листы – малая часть творчества художника. В его творчестве есть место как керамике, графике, живописи, акварелям, натюрмортам, иллюстрациям, плакатам, так и оформительской работе. Все это хранится в его мастерской, все ждет своего часа. Я же, дождавшись часа интервью, уведя Марата Александровича от гостей, задаю вопросы.
- Почему такая тема выставки – шаржи?
- Это не шаржи, это наброски, утрированные рисунки, я даже не могу сказать, что это портрет. Портрет требует времени, а я делал эти наброски одной линией, с экрана телевизора.
- Почему такой странный выбор поля деятельности?
- Если я вижу характерное лицо, то сразу беру бумагу и карандаш, хочу его запомнить.
- Вы делали наброски с экрана телевизора, но любая оптика, а телевизор тем более, лицо меняют.
- Так это даже интереснее – увидеть сквозь стекло, электронное изображение, настоящее лицо и передать его на бумаге нескольким штрихами.
- За сколько лет тут собраны рисунки?
- С 1957 года, с того года, как я окончил училище в Киеве.
- 50 лет работы, и, наконец-то, ваша первая выставка? Какие были ожидания, и какова оказалась мечта в реальности?
- Мечты не было – мне некогда было мечтать, я обязан был работать. Честно говоря, мне никогда в голову не приходило устраивать выставки. В 1957 году я закончил учебу на керамическом факультете Киевского училища прикладного искусства, но с керамикой работал немного. Делал поначалу образцы на керамическом заводе, а потом занялся оформительским делом.
- И занимались им до отъезда в Израиль? А чем здесь?
- Здесь, как и все, работал в галерее.
- Далеко не каждому новоприбывшему художнику удается устроиться работать в галерее, вам все-таки повезло.
- Может быть, но я предпочитают работать самостоятельно. Я по характеру – волк-одиночка. Снял мастерскую, оформлял графику, писал акварели и натюрморты, продавал свои работы.
- Но на этой выставке представлены совсем другие работы – почему?
- Потому что дома у меня более 600 подобных набросков. Эти я оформил, сделал паспарту, и вот – они на выставке.
- Вы настойчиво называете эти работы набросками. На мой взгляд, это портреты – на них передан характер человека, выражение лица, портретная схожесть – как вы этого добиваетесь? Кто-то появился на экране телевизора на минуту, и за это время вы успеваете ухватить сущность характера? Как?
- Правильно веду линию. Знаю, когда ее прервать, добавить вторую, иногда третью, пару штрихов – вот и все. Точная рука и верный глаз – почти что, как у индейцев.
- Ваши герои видели себя на этих набросках?
- Кое-кто, немногие. Обычно мало кому нравится портрет в таком стиле – все-таки они утрированы, их нельзя назвать особо красивыми, я и не стремлюсь никого приукрасить, ни в коей мере, хотя отношусь к своим «героям» очень доброжелательно.
- Александр Розенбаум, Григорий Остер, Константин Райкин, а где герои израильской культуры?
- Выставка называется «Лица России». Это было условием РКЦ – выставить наброски с портретами российских деятелей. Но все-таки я не удержался и повесил в этом зале и несколько «израильских» листов. У меня в мастерской полно не только «российских лиц», но и «израильских лиц». Кстати, я сам все эти работы и оформил. Мне нравится делать рамки, паспарту, придавать законченность наброску. Сам же их и развесил – я ценю такое сочетание чистого творчества и оформительства.
- А вот эта работа – сплетение тонких линий, выглядывающие из этой изящной паутины лица – что это?
- Это то, что я называю «пляжные композиции»: такие работы я начал делать еще в Гурзуфе, где отдыхал в Доме творчества художников. Там у меня была возможность заняться таким художественным баловством, тем, что делаешь исключительно для себя. Вот присмотритесь – этот графический лист я назвал «Агада» – в этой паутине можно увидеть шагаловские мотивы.
- Вы член Союза художников в Израиле?
- Нет, у меня не было такой цели. Жизнь сложилась так, что на чистое творчество не всегда оставалось время. Я много занимался книжной графикой, иллюстрацией. Чего только не приходилось делать в советские времена, чтобы просто выжить. Как-то раз за полтора месяца я сделал 46 плакатов!
- Художник обязан творить…
- Да, это так, но не всегда это получается, зато я всегда дарю своим друзьям акварели и натюрморты. Лучший подарок тот, что сделал сам.
- Себе самому вы тоже сделали подарок – эту выставку. Сколько она продлится?
- По всей видимости, до конца февраля.
- Вы все время были самодостаточны, вам ни с кем не надо было советоваться, делиться?
- Нет, я – свободный художник!
- А сейчас?
- А сейчас я на пенсии и, наконец, могу делать, что хочу. Но вы лучше обратите внимание на этот набросок – это портрет Зиновия Толкачева, художника, одного из первых, вошедших в Освенцим. У него не было бумаги, и он делал зарисовки на оборотной стороне немецких бланков. Я сам родом из еврейской деревни, во время войны мы успели убежать из херсонской степи, а все 947 человек, кто остались, были уничтожены немцами и полицаями. Мои предки – выходцы из Белоруссии, переселенные Екатериной в херсонские степи. Все у нас занимались сельским хозяйством. В сорок первом немцы дождались, когда соберут урожай, и 17 сентября всех жителей деревни бросили живьем в степной колодец.
Я с матерью и младшей сестрой, погибшей в 1942 году, оказались в эвакуации в Казахстане. Отец воевал, был трижды ранен – под Курском, под Орлом. После войны мы переехали в Киев к папиным родственникам, где я и закончил после школы училище прикладного искусства.
Паутина линий на графических листах Марата Александровича Кричака напоминает паутину судеб и событий. Проходит первая выставка еврейского художника Марата Александровича Кричака в Израиле.
Маша Хинич
Читайте также:
Израильская музыка прозвучит в России в честь памяти жертв Холокоста
Израильские ученые выяснили, как преодолеть синдром смены часовых поясов
Город Давида и Арка Робинсона – прогулки по израильской столице