Юрек (Йоэль) Фриденберг: я благодарен советскому солдату

«Ницоль Шоа» – так называют в Израиле тех, кто сумел выжить во время Холокоста. С каждым годом их остается все меньше, ведь каждый год все больше отделяет нас от величайшей трагедии XX века. А те, что еще с нами, помнят все меньше – тем важнее собрать крупицы памяти.

27 января во всем мире отмечают День памяти жертв Холокоста. Этот день был выбран не случайно. 72 года назад, 27 января 1945 года советский офицер Анатолий Шапиро открыл ворота лагеря смерти Освенцим, и весь мир узнал о злодеяниях нацистов. Спустя 60 лет после этого события, в 2005 году, решением ООН был установлен международный День памяти жертв Холокоста.

В Израиле главным днем памяти жертв Холокоста является День Катастрофы и героизма европейского еврейства, который отмечается по еврейскому календарю 23 числа весеннего месяца нисана. В этот день 19 апреля 1943 года началось восстание в Варшавском гетто – беспримерный акт еврейского сопротивления нацистской машине уничтожения в оккупированной Европе.

Сегодняшний мой собеседник – человек немолодой, он признается, что память его начала подводить.

Юрек (Йоэль) Фриденберг рассказывает историю своей семьи, выжившей в Холокосте, со слов родителей. Сам он почти ничего не помнил по малости лет.
Вот его рассказ, собранный по крупицам из тех скупых сведений, которыми делились с ним его родители.

- Я родился в гетто Сохачев либо в 1942, либо в 1940 году. Это километрах в 50 к северу от Варшавы. В какой-то момент нас перевели в Варшавское гетто. Оттуда моим родителям удалось сбежать через канализацию. Они добрались до польских сел, где и прятались все время, оставшееся до конца войны.

- Почему их не выдали местные жители?

- Мой отец был хорошим портным, он шил одежду местным жителям. Очевидно, они воспринимали его как источник хороших костюмов, поэтому не трогали. И тем не менее отец им не верил. Он постоянно путал их, сообщал неверные сведения. Например, собирался отправиться на север, а говорил, что идет на юг. Так мы и перемещались из деревни в деревню, папа шил полякам костюмы, нам за это давали еду и ночлег.

Согласно семейной легенде, папа хотел пробраться к партизанам и воевать с ними. Но почему-то этого не случилось. И еще мне рассказывали, что моя мама в какой-то момент хотела утопиться вместе со мной. Она пошла к озеру, но так и не нашла в себе сил зайти в воду. Благодаря ее малодушию я жив до сих пор.
Еды было мало, и она была очень скудной. Однажды я принес родителям дохлую мышь со словами: «Я принес вам мясо, приготовьте его».

- Это ваши личные воспоминания?

- Это все рассказы взрослых, я сам из раннего детства не помню ничего. Мне рассказывали, что там, где мы жили, была еще одна еврейская семья. Пришли немцы, схватили их всех, только одна 13-летняя девочка убежала. Немцы сказали, что пощадят всех, если девочка вернется. Ей это как-то передали, и она вернулась в надежде спасти семью. Их всех убили.

- Как же вам удалось выжить?

- Я не знаю подробностей, а родители об этом говорили редко и неохотно. Знаю только, что нас было пятеро: родители, я, моя тетя и ее сын. Никого из них уже нет в живых. Остался я один.

- Вы были единственным ребенком у родителей?

- Да, я всегда был один. Потом пришли русские танки в нашу деревню. Мы жили тогда в доме польской семьи. Местное население не знало, как реагировать. А я сразу побежал к солдатам. Я вообще бесстрашным был. Бежал и кричал по польски: «Я ше не бойе!» («Я не боюсь!»). Солдат поднял меня на руки и дал сахар. Это все мне рассказали позже.

- А что вы помните уже самостоятельно?

- Мне было около пяти лет, когда я увидел, как солдаты Красной армии возвращаются с войны. Они шли строем, пели песни под аккордеон, их было очень много, наверное, тысячи, и они все время пели. С тех пор я очень люблю русских солдат и Красную армию. И всегда, когда приезжает ансамбль Красной армии, покупаю билеты на их концерты, иногда по несколько раз.

- Что еще вы помните из детских воспоминаний?

- Очень мало. Помню картину из сходящихся и расходящихся железнодорожных путей, наверное, мы куда-то ехали, но я не знаю, куда. Помню снег и санки, это было в послевоенной Европе, мне было лет 6. Осталась в памяти сценка, когда мой папа о чем-то повздорил с полицейскими. Они хотели его арестовать, но он убежал. А я стоял в стороне, и мне совсем не было страшно. Обычно, когда говорят о детях, переживших Катастрофу, считается, что они пережили травму. То ли я был слишком мал, то ли по какой-то другой причине, но я всегда был очень спокойным, и я не ощущал какой-либо травмы.

Помню, как мы приплыли на корабле «Негба» в Израиль в 1949 году, во время Войны за независимость. Мы поселились в палаточном лагере под Кфар-Сабой. Была зима, я пускал в лужах бумажные кораблики, эта картина врезалась мне в память. Я пошел в школу, не зная ни слова на иврите, мне помогал мальчик моих лет, он переводил мне на польский. Сейчас я пишу стихи на высоком иврите.

***

Говоря о пост-травме, мой собеседник постоянно подчеркивал, что его это никак не коснулось. Но в это слабо верится. Возможно, его мозг защищается от детской травмы и поэтому он так мало помнит из своего раннего детства?

А вот родители хлебнули горя с лихвой. Его мать предприняла еще одну попытку самоубийства. По всей вероятности, у нее была тяжелейшая депрессия, настолько сильная, что она не могла подняться с постели. Отец тяжело работал. Портной по профессии, он отправился на стройку, поскольку особого выбора у него не было: спрос на костюмы в первые годы становления государства был невелик, а вот дома нужны были как никогда. Он настолько выматывался на работе, что однажды даже упал в обморок от физического истощения.

- Как дальше сложилась ваша жизнь?

- Классе в 5-6-м я влюбился в растения. У нас был садик, я посадил там деревья и ухаживал за ними. Тогда я решил, что мое призвание – стать агрономом. Я совершил самую большую ошибку в своей жизни, когда пошел учиться на сельскохозяйственный факультет Еврейского университета. Этот факультет находился в Реховоте, я его окончил и понял, что на самом деле я хотел быть историком и лингвистом. Моим компромиссом стала работа в школе, где я всю жизнь преподавал биологию. А история и словесность остались моим хобби на всю жизнь.

- Что для вас главное в жизни?

- Я верю в Бога, в милосердие к людям, животным и природе и в человечность. Мои главные духовные авторитеты – представители хасидизма Бааль Шем Тов (он принес свет евреям Восточной Европы) и Рабби Нахман из Браслава (он сказал, что нет более цельного сердца, чем разбитое, и я с этим полностью согласен). И еще я до конца дней буду благодарен солдатам Красной армии которые меня спасли от гибели. И не только меня, а всех оставшихся в живых евреев Восточной Европы.

Вера Рыжикова