140 лет назад, 22 июля 1878 года в семье знаменитого варшавского адвоката Юзефа Гольдшмита родился сын, которого назвали Хирш Хенрик. В историю он войдет под другим именем – Януш Корчак.
Этот человек самым тесным образом связан с трагической главой еврейской истории прошлого века. 5 августа 1942 года вместе с двумястами воспитанниками сиротского дома в Варшаве и верной соратницей Стефанией Вильчинской он отправился в газовые камеры Треблинки.
Памятник Янушу Корчаку и его воспитанникам на еврейском кладбище в Варшаве. Фото: Шауль Кидрон.
Но была в его жизни и предшествующая глава, в которой мог быть совсем другой финал. Эта глава в его жизни связана с Эрец-Исраэль.
Вначале маленькое отступление, которое поможет нам понять, каковы были отношения Януша Корчака с еврейством. В энциклопедиях пишут, что Хирш Хенрик родился в состоятельной ассимилированной еврейской семье. Ключевое слово здесь «ассимилированной».
Будущий писатель и великий педагог, доктор Януш Корчак верил, что лучший путь для еврейского народа – ассимиляция, он был подлинным патриотом Польши и делал все для процветания своей страны. И еще он был человеком русской культуры, воспитанным на идеалах гуманизма XIX века. Его языками были польский и русский, и в конце жизни он сокрушался, что не выучил иврит.
И все же Януш Корчак всегда оставался евреем, а в середине 30-х годов даже предпринял две поездки в Эрец-Исраэль. И еще до этого, будучи юным студентом-медиком, он посетил в качестве гостя Второй сионистский конгресс. В 1925 году он, и еще восемь человек подписали воззвание к еврейской молодежи перечислить дневной заработок в Еврейский национальный фонд («Керен каемет ле-Исраэль») для приобретения земель в Эрец-Исраэль и развития поселенческого движения. Он никогда не считал себя сионистом, тем не менее, в 30-е годы был польским представителем в Еврейском агентстве. Можно вспомнить о его сотрудничестве с еврейскими изданиями, о знакомстве с деятелями сионистского движения, но, безусловно, главным делом его жизни был детский дом для сирот-евреев. Этим домом он руководил (а скорее, просто был старшим другом и наставником воспитанников) три десятка лет – с момента его основания в 1911 году и до августа 1942-го. В этом служении случился лишь один перерыв во время Первой мировой войны, когда Корчака призвали в армию. Он был военным врачом в дивизионном полевом госпитале Русской императорской армии (Польша в то время входила в состав Российской империи).
Дом сирот Януша Корчака в 20-е годы. Фото: Википедия
Считается, что во взглядах Корчака на сионизм случился перелом в тридцатых годах, когда в Европе стал нарастать антисемитизм. Тогда и случились в его жизни две важные поездки в Эрец-Исраэль.
Американская писательница Бетти Джин Лифтон в своей книге «Король детей» рассказывает, что начала собирать материал о Корчаке в Израиле, интервьюируя его бывших воспитанников и учителей, прошедших у него подготовку. Кто-то из них перебрался в Эрец-Исраэль в 30 годы, тем самым избежав гибели в Холокосте, другие сумели выжить в гетто и концентрационных лагерях, третьи к началу Второй мировой войны оказались в Советском Союзе. Бывшие польские евреи, ныне израильтяне, охотно делились воспоминаниями о своем учителе, но всякий раз предваряли свои истории одной и той же фразой: они готовы говорить о Корчаке только как о живом человеке.
Так писательница узнала, что в середине 30-х годов Януш Корчак дважды побывал в Эрец-Исраэль, жил в кибуце Эйн-Харод, а вернувшись в Польшу, строил планы переехать в Иерусалим, учить иврит, чтобы впоследствии вновь вернуться к главному делу своей жизни – воспитанию детей.
В первый раз Корчак приехал в Эрец-Исраэль летом 1934 года и провел в Эйн-Харод три недели. Во многом его решение познакомиться с жизнь еврейского ишува было принято под влиянием Стефании Вильчинской. Стефания, или «пани Стефа», как звали ее воспитанники, была замечательным педагогом и сподвижницей Корчака почти с самого основания детского дома в Варшаве. Она побывала в Эрец-Исраэль тремя годами раньше, провела в кибуце три месяца, живя в доме своей сестры Фейги. Стефа трудилась в кибуце наравне со всеми, занималась воспитанием детей, а вернувшись в Польшу, заразила своим энтузиазмом и Корчака. Стефа начала брать уроки иврита, рассказывала Корчаку об экспериментальной системе воспитания в кибуцах, уговаривала его поехать туда самому и поделиться с кибуцниками своим бесценным опытом педагога.
Поначалу Корчак воспринимал идеи Стефании скептически, но в какой-то момент все же написал одному из своих бывших стажеров Йосефу Арнону о возможном приезде. И вновь шли недели и месяцы, а Корчак все откладывал поездку.
Бетти Джин Лифтон пишет в своей книге: «Стефа, не теряя времени, отправила письмо в Эйн-Харод: «Пожалуйста, решите, не может ли доктор Корчак прожить у вас несколько недель. Он хотел бы поработать в яслях с младенцами или детьми чуть постарше и готов выполнять любую работу, которая от него потребуется. Тому, чего он не умеет, он тотчас же выучится. Он предпочел бы, чтобы его не прикрепляли к Дому детей, поскольку он не знает языка. Он хочет узнать жизнь в кибуце, а взамен просит только постель, стол и стул. Он даже готов мыть полы».
Ответ пришел именно такой, какого ждали: кибуц сочтет великой честью увидеть доктора Януша Корчака своим гостем».
Наконец, в июле 1934 года, когда воспитанники детского дома отправились в летний лагерь, доктор Корчак прибыл в Хайфу, оттуда отправился в кибуц. Поселенцы устроили ему восторженный прием. С его пребыванием в кибуце связано несколько курьезов. Во-первых, он пытался заплатить за отведенную ему комнату (на самом деле это была крошечная каморка), во-вторых, ни за что не соглашался расстаться с пиджаком и галстуком в разгар лета, дескать, что же тогда останется от доктора Корчака. В первое же утро отправился в кибуцную столовую, где его застали чистящим картошку и беседующим по-польски и по-русски с новыми товарищами.
Вновь обратимся к книге «Король детей»: «Корчак не мог устоять перед чарами кибуца, где, словно в его собственной республике, обычную семейную ячейку заменила ответственная община, ставившая ударение на социальной справедливости, важности ребенка и достоинстве человеческого труда. Он был поражен, увидев еврея в роли крестьянина, трудящегося под безжалостным солнцем, чтобы скудная почва питала оливковые деревья, виноградные лозы, поля картофеля и кукурузы. «Еврейский мозг отдыхает, — заметил он. — Здесь пила и топор сменили европейский интеллектуальный снобизм».
Он обратил внимание на то, что еврейские дети, растущие под щедрым солнцем Эрец-Исраэль, выглядят, ведут себя и даже двигаются иначе, чем их сверстники в Варшаве.
Кибуц Эйн-Харод в 30-е годы XX века. Фото: Золтан Клугер, Википедия
«Эти дети, росшие с «даром солнца в душах» и «жгучего ветра в крови», принадлежат этому краю «в биологическом смысле», в отличие от своих родителей, чьи корни остались в другой почве. Они — новый народ, эти сабры, закаленные и жизнеспособные, как кактусы, от которых они получили свое название».
По вечерам – через день – усталые обитатели кибуца собирались в столовой послушать Корчака. Темами бесед, продолжавшихся до позднего часа, были детские сны, наследственность, питание, различные типы детей, преодоление неспособности к обучению, детская сексуальность. И главное: задачи воспитателя. Годы спустя кибуцники вспоминали пять заповедей оставленных им доктором Корчаком: любить ребенка вообще, а не только своего собственного; наблюдать ребенка; не давить на ребенка; быть честным с собой, чтобы быть честным с ребенком; познать себя, чтобы не воспользоваться своим преимуществом над беззащитным ребенком.
Возвращаясь из своей первой поездки, он привез в Варшаву горсть земли с кибуцного кладбища, где был похоронен Иосиф Трумпельдор и другие защитники еврейского ишува, имена которых не сохранились.
Во второй раз Корчак приехал в Эрец-Исраэль спустя два года, летом 1936-го. Если в первый свой приезд он почти нигде не был, за исключением долины Иордана и Галилеи, то во второй раз познакомился с еврейским ишувом лучше. Он побывал в Назарете, Хайфе, Тверии и Иерусалиме. К этому времени он уже всерьез задумывался о том, чтобы перебраться в Иерусалим и сообщал об этом в письмах своим знакомым в Эрец-Исраэль.
Эти планы поддерживала и Стефа, точнее, она была своеобразным «мотором» проекта. Стефания Вильчинская уехала в Эрец-Исраэль в надежде, что Корчак последует за ней. Но он все медлил, и тогда летом 1939-го Стефа вернулась в Варшаву, чтобы убедить его поторопиться. У доктора Корчака появлялись все новые и новые причины задержаться: вначале нужно было отправить воспитанников в детский лагерь, потом дождаться их возвращения. Дети вернулись в конце лета, а 1-го сентября началась Вторая мировая война.
Фрагмент памятника Янушу Корчаку и его воспитанникам на еврейском кладбище в Варшаве. Фото: Википедия
Дальше было гетто, отчаянные попытки сохранить нормальную жизнь хотя бы в стенах детского дома, решение о депортации сирот в лагерь смерти, самоубийство председателя варшавского юденрата Адама Чернякова, который не сумел убедить немецкие власти сохранить жизнь детям-сиротам.
Приказ о депортации детского дома был выпущен 22 июля 1942 года – в день рождения Януша Корчака. Две недели спустя две сотни его воспитанников, Стефания Вильчинская и доктор Януш Корчак проследовали колонной к воротам гетто. С ними вместе в Треблинку отправились и другие воспитатели и педагоги сиротского дома. Давайте вспомним и их имена: Роза и Генрик Штокманы, Бальбина Гжиб, Дора Соцкая, Сабина Лейзерович, Наталия Поз, Генрик Астербаум, Роза Липич-Якубовская.
Вера Рыжикова