Рабби Шломо Ицхаки (РАШИ, 1040 — 1105) — крупнейший комментатор Талмуда и Библии — родился на севере Франции в городе Труа, столице провинции Шампань, в семье ученого талмудиста и образование получил в знаменитых религиозных учебных заведениях Майнца и Вормса. Вернувшись в Труа, он основал свой ешибот, ставший со временем центром еврейской учености Северной Франции и Рейнской области. РАШИ был также раввином в своем городе, однако, по преданию, зарабатывал на жизнь виноградарством и виноделием. Сыновей у него не было, но дочери отличались глубоким знанием Талмуда, одна из них даже помогала отцу в составлении комментариев. Конец его жизни совпал с кровавыми событиями первого крестового похода, в которых погибли многие его ученики и родственники. РАШИ оплакивает их в стихах, выражая соболезнование вдовам и сиротам убитых и сочувствие тем, кто под угрозой смерти вынужден был принять крещение. О последних годах его жизни нет достоверных данных. Предание говорит о том, что он перенес свой ешибот в Вормс; одно из помещений городской синагоги связывают с именем РАШИ (хотя оно построено гораздо позднее). Место его погребения неизвестно.
Язык комментариев РАШИ точен и прост. Бывает, что трудные места объяснены всего одним словом или даже намеком; иногда он умышленно избегает подробного объяснения своей концепции и даже готов признаться в собственном незнании. Пользуясь известными ему источниками, он выбирает из них толкования, которые ближе всего к буквальному пониманию библейского текста, а для объяснения трудных слов и выражений нередко обращается к разговорному старофранцузскому языку или приводит поясняющие иллюстрации. Некоторые из своих трудов он предваряет изложением концепции, на которую они опираются. Вот отрывок из вступления к комментарию к «Песне песен», относящийся к главной героине:
«…несчастная женщина, соломенная вдова, она душой исходит по мужу, надеется на милого, хранит неизменно любовь к нему и сознает совершенные ею проступки; муж сочувствует ей и помнит ее любовь, прелесть юности, красоту и праведность деяний, потому и связан с нею узами сильной любви; знак подает, что из сердца ее не выкинул, услать от себя не услал, и она ему жена, и он ей муж и еще к ней вернется».
Таково, по РАШИ, содержание «Песни песен» в простоте своей (пшат), но идущий вслед комментарий (дугмa — пример, образец) связывает образы поэмы с событиями, описанными Библией, и со страданиями евреев в изгнании (в Древнем Египте и во времена РАШИ). При этом происходит непрерывный диалог между общиной Израиля (девушка) и Богом Израиля (юноша, царь Соломон), связанными между собой узами общности и взаимным соответствием (см. параллелизм сравнений девушки и юноши в начале второй главы: «как роза среди шипов…», «как яблоня в чаще леса…»).
Начальные стихи поэмы — это просьба к Всевышнему открыть причину изгнания. Он не дает прямого ответа, но намекает, что нужно следовать путями отцов и учить детей Торе («…и малых козлят паси у пастушьих шатров»). Лошади и выезд фараона — это упоминание о гибели египетского войска в водах Чермного моря и чудесном спасении евреев, «…золотые подвески в крапинках серебра…» — принятие скрижалей Завета, а свадьба царя Соломона — дарование Торы на горе Синай. Одухотворенность всего сущего, идея духа Божьего (Шехина) находит свое выражение, по РАШИ, во многих образах поэмы: в душистом пучке мирры, что «ночует между грудей», в двойном хороводе («маханaим»), в котором пляшет Шуламит, в величественном появлении той, которая «из пустыни восходит… в облаке…», в смертельном могуществе любви и адском ужасе ревности. К этому примыкают образы Храма: стих «…кровлей нашего дома — кедры, стенами — кипарисы» соответствует началу его возведения, «паланкин себе сделал царь Соломон…» — завершение, «праздник сердца…» — освящение Храма, ложе Соломона — место Шехины (т.е. святая святых), а «шесть десятков воителей» — мудрецы и храмовые священники.
Мотивы Храма у РАШИ неотделимы от другой струи его толкования — темы изгнания.
«В ореховый сад сошла я…» — это образ Храма, «себя позабыла…» — сожаление о проступках, из-за которых «сердце свое положила… на колесницу…», то есть попала в рабство к иноплеменникам, «Встану я, обойду весь город по улицам, переулкам…» — скитания Израиля среди иных народов, а поиски «Того, в ком души не чаю» — попытка увидеть лик Всевышнего, узнать Его волю. «Виноградник был плодородный… Он доверил его сторожам», сторожа — это цари стран изгнания, они поработили общину Израиля, но Всевышний заставит их все вернуть и уплатить по закону пятую часть дохода.
РАШИ утверждает, что наступили времена, когда человеку следует откликнуться на зов избавления, однако община Израиля медлит («Но раздета я — не одеваться ж опять! Вымыла ноги — неужто снова марать!»), ей привычно и удобно в рабстве у иноплеменников, и потому Всевышний насылает беды и испытания и лицо свое скрыл от нее: «Он руку просунул в щель у двери, и все во мне задрожало». Но и в страданиях верна община Израиля Всевышнему; иноплеменники расспрашивают евреев об их Боге: «Чем же твой друг… лучше других?» Она отвечает: «Ведь я любовью больна…» — и заклинает иные народы («девушек Иерусалима») не принуждать ее к измене Суженому. Затем следует хвала ему: «Мой милый бел и румян…» Иноплеменники хотели бы участвовать в поисках Его, но она им в этом отказывает: «В садах любимый пасет… Мой друг — для меня, а я — для него, пасущего среди лилий».
РАШИ находит в образах поэмы свидетельства непреходящей любви Всевышнего к избранному народу («Заповедный родник, потаенный ключ») и обещания будущего возвращения в Землю Израиля («С Ливана, невеста моя, с Ливана со мною приди… Взяла бы да привела тебя к наставнице — матери»). И заключительная строфа поэмы («Милый, беги…») объяснена в этом же смысле: отошли от Себя друзей (т.е. иные народы) и приведи меня в Землю Израиля.
Читателю этих кратких пояснений, ранее не заглядывавшему в традиционные толкования библейских текстов, могут показаться «притянутыми» сравнения и аналогии РАШИ, а общая идея — несколько надуманной. Но это с непривычки. Тому, кто более основательно познакомится с размышлениями знаменитого толкователя, откроется живая и ясная система. Речь идет о многовековой культурной традиции, о методе прочтения уникальных текстов, духовный и эстетический уровень которых был настолько выше обыденной речи, что они несомненно казались знаками невидимого присутствия высших сил; все поголовно верили (многие верят и теперь) в то, что толкование этих текстов и есть познание мировых тайн, а также будущего. По РАШИ, цельность текста, непрерывность описываемого в поэме указывают на заданный заранее срок жизни народа Израиля: от его зарождения в глубокой древности и вплоть до исхода времен. Жива любовь — и потому неистребима жизнь.