Этгар Керет: взгляд со стороны

Его называют постмодернистом и нонконформистом. Он собирался стать компьютерщиком, а стал писателем. У него много поклонников, но еще больше тех, кому его творчество кажется нелепостью. На днях ему исполнилось 50 лет, но но все еще ведет себя как ребенок.

Этгар Керет в своем варшавском «узком» доме

Этгар Керет – один из самых популярных ныне живущих израильских писателей. Его «конек» – короткие рассказы, полные абсурда и иронии. Он пишет их нарочито простым языком, не чураясь просторечия и сленга, но это не значит, что его рассказы адресованы неподготовленному читателю. Совсем наоборот: за видимой простотой текстов скрывается многослойность смыслов, своего рода культурные пласты, аллюзии и метафоры, понятные кругу посвященных, способных эти аллюзии и метафоры разглядеть. Многие рассказы Керета написаны от первого лица, но это не значит, что писатель говорит от себя. На месте автора мы видим чудаковатого рассказчика, а автор при этом занимает позицию стороннего наблюдателя, который вместе с читателем удивляется и ужасается происходящему. Он мастерски владеет приемом остранения, когда автор смотрит на происходящее со стороны, словно не понимая, того, что видит.

Чтобы понять и прочувствовать творчество Этгара Керета, стоит познакомиться с некоторыми обстоятельствами его жизни.

***

«Когда я был ребенком, к нам домой приходили разные люди и стучали в дверь. Папа смотрел в глазок, но не открывал. А они стучали в дверь, дико стучали, и я немного их боялся. Но папа всегда подходил ко мне и ложился рядом со мной на ковер, опираясь спиной на стенку пианино и крепко-крепко обнимал меня.

– Не бойся – шептал он – нечего бояться. Это всего-навсего пустые люди. И папа шептал мне на ухо:
– Шифман, открывай дверь. Мы знаем, что ты там. – А люди повторяли спустя секунду папины слова, только громко. И тогда они обходили дом несколько раз, пытаясь открыть трисы снаружи, и папа бормотал мне тихонько на ухо, а они бормотали вслед за ним на улице, как эхо.

– Ты видишь, – продолжал шептать мне папа – Нечего бояться. Они – пустые люди, без тела, без ничего, просто голоса.

И папа шептал:
– Мы еще вернемся, Шифман, нашел с кем связываться, – а они повторяли вслед за ним. И они всегда возвращались, пустые люди, а мы всегда прятались». («Пустые люди». Перевод М. Блау).

***

Этгар Керет был третьим и поздним ребенком в семье выходцев из Польши, переживших Холокост. Это обстоятельство является одним из важных и во многом определяет его творчество и жизненную позицию. Психологи знают и не раз говорили о том, что травмы, перенесенные родителями (а что может быть страшнее, чем Холокост?), оказывают свое воздействие не только на них самих, но и на их детей, даже тех, что родились спустя несколько десятилетий. Их воздействие происходит самым непредсказуемым, самым причудливым образом. В семье семье Эфраима и Орены Керет трое детей, и все они решительно не похожи друг на друга характером и образом жизни.

Его старшие брат и сестра – полные противоположности: сестра выбрала религиозный образ жизни и поселилась в ортодоксальном районе столицы, где она родила одиннадцать детей; брат стал анархистом и сторонником движения за легализацию марихуаны. А сам Этгар Керет стал писателем и рассказывает о том, как сложен и многогранен современный Израиль, как живется в нем обыкновенному «маленькому человеку».

Этгар Керет в своем варшавском «узком» доме

***

«Девятнадцать лет назад в маленьком зале бракосочетаний в Бней-Браке моя старшая сестра умерла. И теперь живет в самом ортодоксальном районе Иерусалима. Тогда, давно, я был по уши влюблен в одну девушку, а она меня не любила. Помню, что спустя две недели после сестриной свадьбы я отправился к ней в Иерусалим. Я хотел, чтобы она помолилась, чтобы мы с этой девушкой были вместе. До такого отчаяния я дошел. Сестра с минуту помолчала, а потом объяснила, что не может этого сделать. Потому что, если бы она помолилась, и мы с этой девушкой были бы вместе, и наша совместная жизнь оказалась бы адом, ей было бы очень не по себе. «Я лучше помолюсь, чтобы ты встретил ту, с кем будешь счастлив, – сказала она, и улыбнулась, чтобы меня утешить. – Я буду молиться за тебя каждый день. Обещаю». Я видел, что она хочет обнять меня, и мне было жаль, что ей это не разрешено. Или, может быть, я это все придумал. Десять лет спустя я встретил свою будущую жену, и с ней я действительно счастлив. Кто сказал, что молитвы бесполезны?(«Плач по моей сестре». Перевод Ханы Гуревич).

***

Если говорить о литературной традиции, то в этом отношении он, безусловно, продолжатель традиций русской литературы – Гоголя, Чехова, Бабеля. Но, продолжая эту традицию, он выбирает не мейнстрим, а маргинальное поле, вот почему у него так много литературных противников и недоброжелателей.

По его собственному признанию, писателем он стал случайно: в школе выбрал в качестве специализации физику и математику, а во время службы в армии его отправили в компьютерный центр, где он начал писать рассказы. А когда закончилась служба, вновь стал заниматься математикой и физикой, но продолжал писать. Занятие это было приятное, но о себе как о писателе он не думал.

Вновь все произошло случайно. Будущий писатель работал и учился и из-за работ в ночную смену часто опаздывал на лекции, за что его угрожали лишить стипендии. Ему объяснили, что единственный способ избежать этого – объяснить, что курс междисциплинарный, и он занимается еще чем-то. Только это «что-то» должно убедительно звучать, это «что-то» должно быть интеллектуальным занятием. И тут он вспомнил, что пишет рассказы…

Первый сборник его рассказов вышел в 1992 году, за ним последовали еще четыре, две книжки комиксов и еще одна детская. Затем один из его рассказов был включен в обязательную школьную программу по литературе – а это уже что-то вроде признания в качестве живого классика. Ведущая израильская газета «Едиот Ахронот» назвала книгу Керета «Тоска по Киссинджеру» в числе пятидесяти самых значимых произведений израильской ивритской литературы. Его произведения переведены на арабский, английский, белорусский, испанский, русский и более 30 других языков.

А еще он сделал карьеру в кино и в театре в качестве сценариста, режиссера и актера, причем в некоторых случаях ему приходилось играть самого себя, ибо Этгар Керет – не только человек и писатель, он еще и интереснейший персонаж современной израильской культуры.

Его перу принадлежат многие сценарии одного из самых успешных сериалов скетчей «Хамишия ха-камерит» («Камерный квинтет»), который удерживал высочайшие рейтинги в начале «нулевых». Это были скетчи, где в присущей Керету манере доводить до абсурда само собой разумеющиеся вещи низвергались авторитета и отправлялись на заклание «священные коровы» израильской мифологии.

Его фильм «Медузы», который он поставил вместе с женой Широй Гефен, получил в 2007 году «Золотую камеру» на Каннском кинофестивале за лучший кинодебют. Другие его киноработы удостоивались высоких наград на фестивалях самого высокого ранга.

Варшавский дом Этгара Керета

Этгар Керет – человек экстравагантный. Например, он задумал и по его задумке польский архитектор Якуб Щенсны построил самый узкий дом в мире. Дом этот находится в Варшаве, откуда родом родители Керета. Его ширина составляет от 91 до 152 сантиметров, он втиснут между двумя обычными домами польской столицы. Когда писатель бывает в Варшаве, он живет в этом доме, а когда возвращается в Рамат-Ган, его дом становится одним из самых популярных в Варшаве арт-объектов: его посещают туристы, художники, архитекторы. Вначале нужно подняться по узкой лестнице на трехметровую высоту, где и расположена «квартира» Керета в двух уровнях: внизу ванная, туалет и кухня, а наверху спальня и рабочий уголок. Дом очень светлый, во-первых, потому, что весь интерьер выполнен в белом цвете, а во-вторых, благодаря огромным окнам, которые даже и не окна, а стена из перфорированного стекла.

Годится ли этот дом для жизни? Варшавский муниципалитет решил, что нет, и сегодня Дом Керета используется как арт-объект. Но в самом начале, сразу после постройки он прожил там несколько месяцев.

***

«В аду меня усадили в чан с кипящей водой. Я заорал от невыносимой боли. На телеэкране показывали жизнь в раю. По-моему, я видел Каценеленбогена секунду-другую – он играл в гольф или в крикет.

Жена однажды сказала: "Семь лет ты пашешь как проклятый, и все впустую. Тебе не повышают зарплату. Это все оттого, что ты не умеешь себя преподносить. Посмотри, например, на Каценеленбогена". Я посмотрел, например, на Каценеленбогена. Всю жизнь я смотрю на него. Я решил принять душ, но не было горячей воды. У Каценелебогена, небось, она есть.

Где б я не оказался, мне постоянно ставили в пример Каценеленбогена. В школе, дома, в спортзале, на работе. Каценеленбоген не был гением. Просто он был чуть-чуть удачливее меня.

Я уволился по собственному желанию. Мы переехали в другой город. Я начал неплохо зарабатывать. Десять лет я ничего не слышал о Каценеленбогене. У меня родился сын. Тетя, проживавшая в Швейцарии, скончалась, завещав мне большое наследство. В самолете, летящем по рейсу "Базель – Тель-Авив", я обнаружил Каценеленбогена.

Рядом со мной сидел раввин. Он говорил без умолку, но я его не слушал. Я уставился в затылок Каценеленбогену. "Твоя жизнь лишена всякого смысла. Она бездуховна и безыдейна", – сказал с укоризной раввин. Я заказал апельсиновый сок. Каценеленбоген предпочел французский коньяк. "Посмотри, например, на…", – возопил раввин. Я вскочил и помчался в другой конец салона. Стюардесса потребовала, чтобы я уселся на свое место: "Посадка через полчаса. Немедленно пристегните ремни, как это сделал…" Я рванул на себя аварийный люк и выпрыгнул наружу.

В загробном мире самоубийство считается тяжким грехом. Когда меня волокли в преисподнюю, я заметил Каценеленбогена и остальных пассажиров. Они сидели в омнибусе, увозившем их в рай. Выяснилось, что самолет разбился при посадке. Если бы у меня хватило терпения подождать самую малость… как это сделал Каценеленбоген». («Каценеленбоген». Перевод Шауля Резника).