Шестьдесят лет современной истории Государства Израиль – это история его войн и борьбы за выживание под жарким ближневосточным солнцем. В маленькой стране воевали, либо плотную с войной соприкасались, все или почти все.
- Война что ли началась?
– А она разве когда-нибудь кончалась?
(«Война никогда не кончается», Егор Лосев)
«Военная проза в Израиле почитаема. Это и понятно: спрессованная в ней нервная, эмоциональная, взрывная энергетика человеческих отношений доступна лишь истинному таланту.
Шестьдесят лет современной истории Государства Израиль – это история его войн и борьбы за выживание под жарким ближневосточным солнцем. В маленькой стране воевали, либо плотную с войной соприкасались, все или почти все. Фронтовики – реальные участники боевых действий – сразу сумеют отличить правду от лжи и фантазерства. Обмануть их выдумками, фантазиями «на тему» невозможно. Наибольшим доверием читателей пользуются Давид Гросман, Амос Оз, Алеф-Бет Йегошуа, Хаим Гури – в своих романах, повестях и поэтических строках они без всякой романтики рассказывали о солдатах на войне. Остальные, конечно, тоже писали и продолжают успешно работать, но в большей степени это относится к документальному жанру.
Мемуарные и дневниковые рубежи военной литературы Израиля прочно удерживаются генералами запаса, дипломатами и разведчиками. На так называемые «записки моподого бойца» претендуют все, кто носил форму ЦАХАЛа или хотя бы прикасался к прикладу автоматической винтовки М-16», – писал Михаил Дон в статье, посвященной книге Егора Лосева «Резервисты», изданной в 2007 году.
Литературным дебютом Лосева стали две повести – «Война никогда не кончается» и «Прощание славянки», а также рассказы «Ночь длиною в жизнь», «Деревяха», «Барашек».
В открывающей сборник повести «Война никогда не кончается» описываются перипетии солдатской службы в Южном Ливане. У каждого, конечно, свой личный опыт, но, так или иначе, все знакомо по впечатлениям других очевидцев. С беспощадной откровенностью повествуются картины нескончаемой арабо-израильской войны.
Глазами молодого бойца ЦАХАЛа, выходца из бывшего СССР, мы видим события, тщательно скрываемые от посторонних глаз, события, которые сохранились лишь в памяти очевидцев, переживших ливанский ад. Это исповедь студента-резервиста, вынужденного чередовать учебу в институте со службой. Цензуре в этой войне просто нет места…
Желание жить мирной жизнью берет верх.
«Прошло полтора года после дембеля; мы честно пытались жить мирной жизнью, несмотря на кровавую карусель, завертевшую страну. Автобусы и машины взрывались, террористы проникали в кибуцы и поселки, убивая целые семьи. Я перестал открывать газеты и смотреть новости, после того, как палестинский снайпер в Хевроне застрелил двухмесячную девочку. Я пытался сосредоточиться на учебе; старшие сокурсники, возвращаясь со сборов, рассказывали, что идет самая настоящая война. То же говорил и Мишаня (сверхсрочник- авт.), когда мы встречались попить пивка. На северной границе ожидаемого спокойствия не наступило», – рассказывает герой повести.
Сегодня они – студенты, и готовы учиться и планировать свою дальнейшую жизнь, но приходит повестка – идут Родину защищать.
«ДВАДЦАТЬ ОДИН ДЕНЬ!1! В конце семестра! Экзамены пролетают! – первая мысль при получении казенного конверта – повестки.
… Я позвонил Лехе.
- Ага, – закричал он – и ты получил? Ну, что, косить будем?
Леха тоже студент.
- Думаешь, отменят?
- Вряд ли, но, может, перенесут. Хотя, если всех наших призвали, так чего мы косить будем?
Повестка пришла всем, кроме Мишани, он и так был сверхсрочником. По этому поводу мы с Лехой решили «не косить», а вместе со всеми идти выполнять очередной долг перед Родиной.
«С кем» всегда важнее, чем «когда» и «где».
Не правда ли, автор очень точен в понимании ситуации.
В повести прослеживается история четырех друзей, их ратной службы.
«За день до назначенного срока, мы встретились у Зорика и пошли в паб. Зорик работал на какой-то хай-тековской фирме в группе технической поддержки, зарабатывая на билет к американскому дяде. Леха учился в Хайфском университете, Габассо умотал в свою Аргентину почти на год и только недавно вернулся. К его чести надо заметить, что про повестку он узнал еще за границей и вполне мог переждать там пару месяцев, но вернулся.
Мишаня продолжал служить, и скоро должен был сменить сержантские нашивки с «фалафелями» на погоны прапорщика с «ситроенами». Первое, что он сделал, попав на сверхсрочную службу, это купил себе пистолет, старенький, надежный, тринадцатизарядный FN. А через полгода, пистолет спас ему жизнь.
B тот день Мишаня поехал по служебным делам в Центральный военный округ. Возвращался он вечером. На автобусной остановке, в Восточном Иерусалиме, под разбитым фонарем, нарисовались два араба, решившие, что Мишаня специально поджидал их, чтобы отдать им свой мекуцар (укороченная версия М-16).
Пока один пытался ткнуть его кухонным ножом, второй мертвой хваткой повис на автомате, стараясь оторвать или сдернуть ремень. Мишаня чудом увернулся, подставив под нож плечо в куртке. Клинок рассек плотную ткань и порезал бицепс, но Мишаня успел от души впечатать в колено нападавшему тяжелым армейским ботинком. Тот покатился по асфальту, шипя от боли. Второй продолжал перетягивать автомат, и пару минут они топтались по кругу, потом Мишаню осенило, он отдал автомат, достал FN и выстрелил в террориста, уже передергивавшего затвор, опередив его, буквально на секунды. Оставшийся в живых дружок решил, что обещанные ему семьдесят две девственницы в раю могут пока потерпеть и, бросив нож, поднял руки, видимо, он решил, что это будет не по-джентльменски – появиться перед дамами с дырой в башке.
Подъехавший на выстрел пограничный патруль вызвал «амбуланс» (машина скорой помощи- иврит) Довольный Мишаня получил три недели гимелов, (больничный, армейский сленг, иврит) на заживление шкуры».
Для рядовых воинов встреча с врагом – это урок выживания.
Если генералы в своих мемуарах рассказывают о том, как делается история, то молодой солдат рассказывает о том, кто ее делает и кто мостит дорогу из дня сегодняшнего – в день завтрашний.
Авторское повествование движется по внешней канве событий и по манере тоже приближается к дневнику. И все же дневниковый текст не замыкается на подробной фиксации ощущений.
В израильской армии служба совмещается с войной.
События, описанные Егором Лосевым, лишены какой-либо патетики, как и сама окопная жизнь на передовой. Он пишет, как снаряд угодил в укрытие, где прятались бойцы, как контузило приятеля, о том, как выпили текилу, подрались в увольнительной с арабами, о засаде, итогом которой стало ошибочное нападение на своих же сослуживцев и друзей.
У солдата и генерала разные слагаемые победы. Для одних это свидетельство военного таланта, оправданный риск, тактика и стратегия, карьера, авторитет полководца, для других – уроки выживания.
«Ну, чем же мы, солдаты виноваты,
Что наши пушки не зачехлены?
Пока дела решают супостаты,
Не обойтись без драки и войны», – могут сказать вслед за Владимиром Высоцким солдаты-резервисты повести Лосева.
В повести есть комичные сцены. Так, дожидаясь объяснений, невозмутимо стоял в автобусе аргентинец Габассо, в то время как половина пассажиров прыснули со смеха. Дело в том, что «русский он уже знал, а вот в украинском, был пока не силен», – как само собой разумеющееся объясняет автор. И когда втолковали Габассо, в чем дело, «теперь все уже молчали, ржал один Габассо».
Молодость побеждает, на базе резервисты разыгрывают девятнадцатилетнюю сержантку, которая временно командует ротой. «Особенно вредная», по имени Аелет, очень старалась руководить, а народ вяло отшучивался. Заполняя анкету, Леха написал свое имя, подмигнул нам и вывел строчкой ниже ивритскими буквами русские слова: ХОЛОДИЛЬНИК САМОРАЗМОРАЖИВАЮЩИЙСЯ, и бедная девочка безуспешно пыталась прочесть «фамилию» Лехи.
Здесь все пытаются понять друг друга. Но как понять девятнадцатилетней сабре (сабра – уроженка Израиля, иврит) здоровенного курсанта, типично русского парня (блондин, нос картошкой), который в честь праздника нацедил полный стакан, торжественно поднес его ко рту и выпил.
«Васылый, л-о-о-о!!! (Василий, н-е-е-ет! иврит)- простонала рядом с нами сержантка с зеленым аксельбантом, видимо, его взводная.
«Васылый» посмотрел на нее невинными глазами младенца, смачно занюхал не первой свежести рукавом и невозмутимо проследовал в столовую…».
Позднее тем, кто пил водку (их было еще трое), предложили выйти из строя, за них беспокоились – повели в медпункт на обследование!
Инструкторша, трагично воспринимая ситуацию, закричала им вдогонку:
«Я организую им замену в карауле, скажи доктору, что Васылый целый стакан выпил, его, наверное, госпитализируют!».
«Hу не пьют израильтяне водку, что с них взять!» – объясняет русскоязычному читателю автор, а его герой Габассо, по-своему оценивает данную обстановку:
«Я всегда знал, что вы, русские, психи! Эта водка еще противнее, чем спирт, которым вы поили меня в Ливане!»
Зачастую читатель рядом с героями, ему так подробно рассказали о пережитом, что он становится почти участником событий.
…«Начались занятия: нас грузили тонкостями общения с палестинским населением, рассказывали про Женевскую конвенцию, учили находить взрывчатку, потом был поход на стрельбище, пристрелка оружия. Через два дня командование решило, что мы созрели для выполнения боевой задачи. Нас погрузили в бронированные автобусы и развезли по блок-постам»….
…Нас всех вместе определили в какую-то дыру под Дженином.
Вокруг расстилались холмы Самарии, в некоторых местах оливковые плантации вырубили: по словам водителя, улыбчивого эфиопа по имени Медисо, оттуда обстреливали машины. «Абир», обогнув бетонные блоки на шоссе, вкатился на территорию блок-поста.
Мы сменили группу резервистов, которые перед отъездом старательно запугали нас рассказами о собственном героизме. В укрытии из мешков с песком стоял «хаммер», из открытых дверей над блок-постом разносился голос Александра Малинина: «Раздайте бокалы, поручик Голицын, корнет Оболенский – налейте вина».
…Обнявшись, мы пошли в палатку занимать места. Леха, как и раньше, застолбил место надо мной.
Потом был инструктаж, распределение секторов обстрела, позиций, учебная тревога и прочее.
Через полтора часа первая смена заступила на пост…
…Мишаня умотал на своем «хаммере». В чем заключались его обязанности, мы так и не поняли, что-то вроде ответственного за резервистов батальона, разбросанных на нескольких блокпостах….
21 один день повседневной резервистской службы полон событий и неожиданностей, в повести картина сменяет картину.
… Через два часа мы тоже заступили, сменив пацанов. Постепенно начиналось движение: палестинцы из Дженина возвращались домой в деревни, сначала школьники, потом взрослые. Машин был мало, в основном, желтые палестинские такси. Я проверял документы, Зорик страховал, каждые полчаса мы менялись. Рядом Аюб и Рони проверяли машины, на крыше снайпер следил за порядком.
Школьники откровенно прикалывались над нами. Взрослые, наоборот, смотрели, как будто ожидали неприятностей…
…У одного деда не оказалось нужных документов, мы кое-как втолковали на смеси иврито-арабских слов какие бумаги ему нужны и отправили обратно в Дженин за документами…
…Потом подкатила машина скорой помощи, помятый «Юндай», с красными полумесяцами на бортах. Пока Аюб и Рони осматривали салон, водитель, усатый палестинец лет сорока, задумчиво слушал, как мы с Зориком трепались, затем по-русски сказал: «Добрый день».
Мы уставились на него.
- Я в Минске мединститут закончил, – продолжил он.
Мы разговорились. Оказалось, что Халед, так звали мужика, учился в конце восьмидесятых. Тогда же он женился на русской девушке Любе и привез ее сюда.
- А кто мог знать, – оправдывался он,- что такое здесь начнется, раньше-то тихо было. Я в частной клинике работал.
- Ялла, са! (давай езжай- иврит.) – Рони сунул ему в окно документы.
- Ну бывайте, – попрощался Халед, – еще увидимся, я здесь часто езжу…
И увидятся. Оправдает ли арабский врач Халед доверие ребят? Что заставит его явиться на блок-пост с машиной, полной взрывчатки, читатель вместе с резервистами узнает чуть позже – спустя несколько дней.
Одна картира сменяет другую.
…Сюда подкатил белый опель, на бортах и на капоте синела надпись WATСH и эмблема в виде глаза. Из машины выбрались две женщины и пошли к очереди палестинцев. Одна – пожилая, прямая, как палка, с очень строгим видом, вторая – помоложе и попроще – это приезжающие каждый день по утрам и помогающие «угнетенному палестинскому народу».
Но…однажды они воочию увидели огромную толпу, с криками двигающуюся к нам и размахивающую палестинскими флагами, вокруг разъяренной толпы бегали иностранные корреспонденты, одетые в каски, бронежилеты, с надписью PRESS.
Мы услышали, как у нас за спиной раздался визг покрышек: белый опель с правозащитницами унесся в сторону «зеленой черты»…
… В полшестого, со стороны поселений подъехал тендер «Митсубиши». Оттуда вылез здоровенный рыжий мужик в вязаной кипе, и две его копии – помоложе, наверное, сыновья. Bсe трое – с автоматами. Они выгрузили огромный мешок со свeжими булочками и картонный ящик с пакетиками шоко (какао- иврит). Мы поздоровались, поблагодарили их за угощение; поселенцы сказали, что заезжают сюда каждое утро, угощая бойцов. Папашу звaли Клод, он приехал из Франции, а его сыновья были уже местного производства…
… Около шести часов в сторону Дженина подъехал серый «Мерседес». Из него выгрузились два бородaтых джигита и две девушки совершенно не палестинского вида. У обеих в руках голубые израильские удостоверения личности. Я забрал у них документы, открыл и удивился еще больше: одну звали Татьяна, вторую – Марина. Я даже почему-то растерялся. «Вы, че, – сказал я, – девчонки? Жить надоело?».
Авторские размышления помогают читателю оценить происходящее: «Интересно, как девушки собрались в Дженин прогуляться? Ведь таких любителей острых ощущений отстреляли в самом начале: по телеку показывали, по радио предупреждали, приказ вышел, командующего округом, а все равно лезут. Понятно же что убьют, и хахали не помогут, если это не боевики»…
Автор реалистично передает суровую израильскую действительность:
«Каждый входящий в автобус натыкался на настороженные взгляды пассажиров; хмурый водитель как будто просвечивал глазами сумки входящих. Наконец передали выпуск новостей. Террорист-самоубийца взорвался в иерусалимском автобусе, пока насчитали двенадцать погибших, среди них трое детей».
Сурова, буднична и очень необходима стране служба студентов – резервистов.
… Потом несколько дней прошли без изменений, только по ночам нас обстреливали. Ответным огнем мы умудрились уничтожить двоих террористов. Утром обнаружили их тела…
… Из толпы полетели первые камни. Наши выстрелили несколько гранат со слезоточивым газом. В ответ полетела туча камней, причем с помощью пращи палестинцы закидывали их на немыслимое расстояние. Один парень с «коктейлем Молотова» в руках выскочил из толпы и рванулся к нам. Бежал он медленно, рисуясь перед камерами журналистов. Наконец он швырнул бутылку и демонстративно упал, ни одного выстрела с нашей стороны не последовало. Бутылка упала метров за пятнадцать до переднего джипа, разлившись огненной лужей по асфальту. Журналисты в восторге снимали этот спектакль.
К «раненoму» подкатила машина скoрой помощи и санитары начинали взваливать его на носилки. Дальше произошло нечто странное: со стороны пограничников грохнул одинокий выстрел. Словно какая-то посторонняя сила подбросила тело «борца за свободу» в воздух, он издал дикий крик и, держась обеими руками за задницу, хромая и подпрыгивая исчез в толпе, не переставая орать.
Растерянные санитары, пожав плечами, убрались с линии огня. Журналисты тоже были в легкой растерянности. Похоже, пограничник попал резиновой пулей куда-то в область заднего прохода, наверное, это было больно. Толпа взорвалась криками, снова полетели камни. Затем раздался звон стекла. «Римон!», (гранат-а иврит)- заорал кто-то из пограничников, все прикрылись дверьми джипов, через пару секунд раздался взрыв.
Граната не долетела до нас несколько метров….
Пограничники открыли огонь резиновыми пулями. Несколько камнеметателей повалились на землю. Дальше толпа получила подкрепление, сзади двое взрослых привели целый класс детей лет десяти-двенадцати, скандируя какие-то лозунги. Их обогнал грузовичок, доверху нагруженный щебнем. Вывалив всю кучу на обочину, грузовик уехал, а дети разобрали камни, и на нас снова обрушился град булыжников.
… из толпы раздалась автоматная очередь, школьники на какой-то момент шарахнулись в стороны, открывая стрелка. Накачанный палестинец, с «узи» в руках, на секунду испуганно присел и рванулся в сторону, но сразу же получил в голову резиновую пулю от кого-то из пограничников. Боевик рухнул. Автомат перешел в другие руки, кое-где в толпе раздались выстрелы, палестинцы стреляли, толпа расползалась по сторонам, мы тоже стреляли, но в основном поверх голов, боясь зацепить «мирных»….
… двое вооруженных боевиков нагло влезли в машину скорой помощи. Группа журналистов выстроилась на обочине, около форда с буквами СNN на бортах. Оператор снимал пятна крови на асфальте. Наверное, рассказывали «об очередной расправе над мирным населением»…
…Ночью во время нашей с Зориком смены пост опять обстреляли. Примерно метрах в двухстах от нас мелькнули вспышки выстрелов, – повествует автор о ночном кровавом бое, а далее:
… В половине пятого опель с борцами за права мирного населения уже стоял тут как тут…
Автор очень тонко и точно передает психологию поведения молодых ребят, готовых любить весь мир, но каждую минуту на посту подвергающихся опасности.
…Проверяя документы и вглядываясь в лица молодых парней, я понимал, что убийцей мог быть любой из них. В тот день народу столпилось особенно много. Обе дамочки из WATСHa цеплялись к нам каждый раз, когда у кого-то возникали проблемы с документами. Звонили в какие-то штабы, совали нам мобильник выслушать чьи-то указания…
Хотелось верить этим усталым лицам, хотелось любить этих разных и таких занимательных людей. Служба учила не доверять им, быть предельно внимательным в каждой ситуации.
…Вечером приехал Халед на своей скорой помощи. Долго ругался и рассказывал, как жилось раньше, когда он работал врачом в частной клинике, и какая жизнь пошла после того, как начался этот дурдом с Арафатом. Я молча слушал его крик души…
…Около полудня притащился непривычно хмурый и молчаливый Халед на своей «скорой». В салоне орала беременная палестинка, с огромным животом; рядом с ней сидел незнакомый медбрат в белом халате. С документами у Халеда все было в порядке.
Правозащитницы разделились: одна давила нам на совесть, крича, что палестинка рожает, что мы садисты и не понимаем, что это такое, что ребенок и мать могут погибнуть, а вторая куда-то названивала и громко жаловалась на нас.
Мы и сами все понимали, на душе было очень паршивое ощущение, но пропустить машину без досмотра означало подвергнуть опасности жизни наших близких.
Когда же обнаружилось в машине взрывное устройства, которым намеревался управлять «медбрат», беременная резко заткнулась (она оказалась только на восьмом месяце, резко сменила тон и начала орать, что ее заставили и все такое).
Обе дамочки – правозащитницы сидели около своей машины. Одна – рыдала в истерике, а вторая – отпаивала ее водой из бутылки.
В следующую секунду произошло сразу несколько событий: с крыши раздался предостерегающий крик снайпера, санитар ударил Зорика ногой в пах и рванулся в сторону, а из чахлого кустарника на обочине, в двухстах метрах от КПП прозвучала длинная, во весь рожок автоматная очередь.
Через несколько минут приехала армейская скорая, врач и наш санитар пытались откачать раненого «медбрата». Халед со связанными руками сидел в джипе пограничников. Мы с Зориком подошли к нему.
- Что ж ты,- начал по-русски Зорик, – сначала с нами за жизнь разговоры разговаривал, а потом взрывчатку привез!
- А, что вы понимаете, сопляки. Вот завалят к вам ночью человек восемь таких уродов, – он кивнул на скорую, – которым, что таракана раздавить, что человека убить, и скажут: не повезешь взрывчатку, мы убьем твоего старшего сына, потом – среднего. Чтоб вы делали, герои? – закричал он с надрывом…
Резервисты знакомятся с поселенцами, понимают жизнь этих мужественных людей.
…Пацаны травили байки о жизни на блок-посту. А мужики в ответ, рассказали про свой быт, о ежедневных поездках на работу по дорогам, на которых уже погибло несколько семей поселенцев. О том, с каким ощущением они сажали детей в бронированные автобусы по утрам, как с замиранием сердца хватались за телефоны звонить в школу детям, на работу жене при сообщениях о новых террактах в Иудее и Самарии. О том, как они сидят по ночам в караулах, охраняя свои семьи…
Как бы не была трудна служба на блок-посту, солдаты особо готовятся к приезду начальства: моют, чистят, бреются, наводят блеск.
Служба не терпит высоких слов, это понимает и командующий округом, который, слушая высокопарные рассуждения визитеров, громко произнес: «Спасибо, мужики, спасибо за то, что вы делаете!».
Враг хитер и коварен, он знает, что разрешено израильскому солдату, а что – нет. Вот почему боевик-террорист, расстрелявший фиат, лишь в первый момент испугался, а потом закричал: «Я требую следователя и адвоката!»
Понятно состояние Мишани, который после этих слов сразу завелся:
…Адвоката тебе сука! Что ж ты адвоката не требовал, когда сегодня машину расстрелял! А когда ты троих детей в том фиате в упор добивал, тогда ты о следователе думал,тварь?!
Пленный весь побелел, но с ненавистью глядя Мишане в лицо, прохрипел:
- Да, я их убил, я! Ну, что ты мне сделаешь, что!?! Да ты меня пальцем тронуть права не имеешь! Давай, передавай меня в ваш ШАБАК (ШАБАК – служба безопасности-иврит), не боюсь я тебя! Понял! Ну, посадите, так потом все равно обменяете…
Вывод друзей-резервистов, рисковавших жизнью, прост: «…все-таки … одним террористом стало меньше. Мы удовлетворенно переглянулись и пошли спать: служить Отечеству оставалось четыре дня».
Именно в эти четыре дня боевики-террористы напали на блок-пост, попытаться преодолеть три метра открытого пространства значило – умереть…
…Выстрел явился для всех нас полной неожиданностью. На какое-то мгновение время застыло, а потом все завертелось с бешеной скоростью.
… Омер достал шприц-тюбик из подсумка и вколол мне, прямо сквозь штанину, затем наложил жгут и забинтовал.
- Что с ним?- спросил он, показывая на Зорика.
- Ранение в шею,- ответил я.
- Я попытаюсь прыгнуть к нему.
- Там открытое пространство, Омер,- сказал я, – снайпер все простреливает, ты умрешь!
- Иначе умрет он, я ведь ховеш (санитар- иврит), значит – я должен!
Все остальное мне запомнилось кусками… Окончательно я очнулся только после операции, в палате больницы Тель-Ха Шомер.
Прошло два месяца. Нога зажила полностью. Зорик тоже, потихоньку выздоравливал. Габассо, Леха и Мишаня вообще не пострадали. Рони больше нет…
Мне удалось сдать пол зимней сессии, и я готовился ко второй половине. Я сидел и зубрил очередной конспект, когда зазвонил телефон.
- Шалом! (приветствие- иврит.), – сказал приятный женский голос.
- Хай! – ответил я, не подозревая ничего плохого.
- Говорит Моран из канцелярии батальона, – девушка назвала мое имя и личный номер.
- Все верно, – подтвердил я, понимая, что очередной раз влип.
- Завтра, приезжай на базу, в восемь утра, срок не известен, "цав шмоне (повестка, вручаемая
при чрезвычайной ситуации- иврит) получишь в канцелярии.
- Ни хрена себе! – только и смог выдавить я. – Война, что ли началась?
- А она разве когда-нибудь кончалась? – ответила девушка и отключилась.
Повествуя о событиях Ливанской войны, об участии в жизни страны резервистов, автор любуется умелыми, стойкими и самоотверженными бойцами-патриотами.
За последние семнадцать лет более миллиона граждан бывшего СССР репатриировались в Израиль. Среди них были представители самых разных специальностей. Конечно же, не обошлось без людей военных, побывавших в различных горячих точках.
Впервые название организации батальон «Алия» замелькало в прессе в 2002-м году, когда первые сто офицеров добились призыва на добровольные резервистские сборы. Вскоре в поселениях Иудеи и Самарии появились крепкие немногословные мужики, по своей инициативе приезжавшие туда на выходные. Они охраняли периметр, устраивали засады террористам, обучали сторожевых собак.
В 2003 году в Газе израильская армия столкнулась с массированным огнем снайперов. И снова батальон «Алия» пришел на помощь. Из ветеранов была сформирована небольшая антиснайперская группа «Кармель Ярок», уничтожавшая стрелков противника. За короткий срок интенсивность снайперского огня боевиков упала на семьдесят процентов.
«Чеченцы», как называли ветеранов солдаты и офицеры ЦАХАЛа, пользовались огромной популярностью. Правда, в 2004 году командир группы снайперов батальона «Алия» Роман РАТНЕР был ранен, и подразделение расформировали.
В 2005 году Романа вернули в армию в качестве инструктора в школе снайперов, через два года «чеченцам» снова удалось напомнить о себе, и группу снайперов сформировали во второй раз. Сначала для действий в Газе, а после начала войны в Ливане перебросили туда, посчитав, что там они смогут принести больше пользы.
Е. Лосева описал, как они продолжают службу в вооруженных силах Израиля и воюют на Ближнем Востоке.
… Непосредственно в группе потерь не было, но на этой войне мы потеряли двоих друзей: Андрея Зелинского и Игоря Ротштейна. Андрей, доброволец, был с нами на первых сборах и участвовал в охране поселений. Он погиб в Нагарии от разрыва «катюши».
Игорь, доктор, – наш товарищ по Газе. Участвовал с нами в ряде операций. Должен был стать врачом подразделения. Третьего августа я получил разрешение на его перевод из батальона Голани к нам и был последним, кто с ним разговаривал. На следующее утро он погиб в бою в деревне Мархаба.
Резервисты наши – парни боевые, их подготовка, особенно тех, кто был в Ливане и участвовал в операции «Защитная стена», лучше даже, чем у линейных пехотных частей срочной службы.
В повести «Прощание славянки» автор уже пытается уйти от дневникового повествования, по-своему выстраивает собственный сюжет, вовлекая в него разнообразных персонажей. На смену лирической тональности авторского «я» и личностным ощущениям приходят перевоплощения, игра воображения, которые в конечном итоге и определят судьбу самого начинающего литератора.
Выражаясь языком критика Михаила Дона, «сейчас Егор Лосев проходит в литературе свой тиронут (курс молодого бойца). Но задатки профессионала у него есть – свежесть восприятия, чувство детали, динамики характера, развития действия. У него ранний старт».
Об авторе
Родился в Ленинграде в 1976 году. В Израиле с 1990-го. Служил в ЦАХАЛ в войсках связи с 1994 по 1997-й. Старший сержант запаса. Обошлось без ранений и наград.
Повесть Егора Лосев «82 часа» – заняла 1 место на шестом израильском молодежном литературном фестивале.
Был участником конкурса, объявленного 19 января 2006 года Forum index (Форумом Яндекс), который провел литературный конкурс «Война и мы». Организаторы конкурса писали:
«С одной стороны, имеются горы лжи об израильских оккупантах, угнетенном палестинском народе, этнических чистках и убийстве невинных людей.
С другой стороны, можно встретить утверждения о том, что палестинский народ состоит из одних террористов и убийц. Война не делит все на черное и белое. Чем больше точек зрения, тем яснее можно представить себе общую картину происходящего.
О войне в Южном Ливане на русском языке – только сухие строчки новостей, но за каждой такой строчкой стоят изломанные судьбы, разрушенные семьи и оборвавшиеся жизни.
Мы очень надеемся, что с помощью этого конкурса нам удастся раскрыть глаза читателей на все стороны происходящего, обнаружить новых Ремарков, Симоновых и Хемингуэев.
Помните, что если вы не расскажете о событиях, участниками и очевидцами которых вы оказались, этого не сделает НИКТО. Зато найдется много желающих рассказать «правду», извратив события в угоду своим интересам»
Читайте также:
Скоро в Москве «Лос Капарос» – андеграундный израильский хип-хоп временами по-русски
Успех израильских исследователей: препарат против СПИДа способен лечить и рак