В тель-авивском центре Сузан Далаль прошли представления нового спектакля театральной группы Рут Канер. «Дело об убийстве» – спектакль по повести немецкого писателя Манфреда Франке о Хрустальной ночи 9 ноября 1938 года. Повесть – протокол убийства, воссозданного на основе воспоминаний, свидетельств, документов.
Ночь в маленьком городке: ужас, страх, заговор молчания. Франке и вслед за ним Рут Канер пытаются понять, что к этому привело: не только исторические события, но и люди, не желающие видеть, слышать, вмешиваться, спасать других – важнее спасти себя, защитить своих детей.
Рут Канер
Почему это происходит? Потому что проще ничего не замечать. Сильный, не отпускающий спектакль, поставленный, как и другие работы театральной труппы Рут Канер, лаконично, почти аскетично: никаких декораций, вместо музыки – стук пишущей машинки, вместо кулис – пятна света, проецируемые на стену протоколы убийства. Шесть актеров создают множество образов, возникающих в рассказе 8-летнего мальчика, от имени которого написана повесть.
Мелькают лица – люди, жертвы, убийцы. Но главное – свидетели, не желающие давать объяснений проявлению слабости, равнодушия, ненависти, предательства.
Каждое слово, звук, жест, взгляд в спектакле «Дело об убийстве» скоординированы настолько, что остается ощущение точнейшего танца, участники которого – часть целого и одновременно – яркие индивидуальности. Все спектакли Рут Канер – хореографически выверены, чему предшествуют годы работы. О системе ее работы и режиссуры – нижеследующее интервью.
- Ваша труппа выступает редко, дает максимум 10 спектаклей в небольших залах. Что является тому причиной – изначально камерный настрой работы?
- Мне очень важно, чтобы мои актеры были близки к публике, чтобы нас действительно видели. Чтобы со зрителями – пусть немногочисленными – установилась прямая связь.
- Такие спектакли, как: «Откровения Элиягу», «Купальщицы», «Мерзость», «Дело об убийстве», «Дионисий в Центре», «У моря» – сложны, тяжелы, невеселы. Показывая их в маленьких залах, вы тем самым выбираете для себя публику, готовую к восприятию непростого материала?
- Вовсе нет. Мы приглашаем всех, но маленькими группами. В больших залах теряется связь актеров со зрителями, чувство соучастия. Нам же важно совместно попытаться решить те вопросы, о которых мы говорим в своих спектаклях.
- Концепция «быть вместе» наиболее ярко проявляется в самой труппе. Редко, когда приходится видеть столь слаженную игру актеров, взаимопонимание даже не с полуслова, а с полужеста – по движению плеча, наклону головы. Игра актеров – как сейсмографическая сетка: она зависит от малейших колебаний, взглядов. Импульсивные движения продуманы. Как сформировалась эта группа актеров?
- Это на удивление дружная труппа, работать с которой для меня – счастье. Началось все с двух актрис еще в 1998 году, моих студенток на театральном факультете Тель-авивского университета, для которых я поставила дипломный спектакль «Эймос» по повести Моше Израэли, завоевавший приз на фестивале в Акко в 1999-м. Уже 10 лет мы работаем вместе. Все актеры – мои бывшие студенты. Когда я ставила в 2001 году «Откровения Элиягу», к группе присоединились еще два моих ученика с отделения актерского мастерства. Затем еще три студента другого выпуска – в постановке «Дионисий в Центре». Это ядро труппы возникло в результате некой эволюции: эволюция куда умнее нас, и в ее процессе становилось понятно, кто подходит для моей системы работы.
- Каков главный критерий отбора этой эволюции – талант?
- Талант необходим, но недостаточен. Главное – желание отдавать, а не получать, готовность полностью погрузиться в работу. Мои актеры должны быть терпеливы, уметь слушать, чувствовать партнера. Не быть эгоцентриками, что так часто случается в актерской среде. Мы работам много часов в день, очень тяжело, проводим сотни репетиций.
- Чего нельзя не заметить. Когда смотришь ваши спектакли, чувствуешь, что они ставились не за две недели, а за год. Почему после такой титанической работы вы показываете всего 10 представлений, бываете на фестивале в Акко, и лишь изредка вывозите за границу?
- Иногда мы все-таки повторяем постановку: в 20-ых числах мая вновь покажем «Дело об убийстве». Я не ограничиваю количество представлений, но зачастую заранее понятно, что материалы, над которыми мы работаем, такие тяжелые, что показывать их много – невозможно. Но мой репертуар – повторяющийся.
- Что это значит?
- Есть идеи и сюжеты, которые годами не покидают меня. Я использую их в различных спектаклях, возвращаюсь к ним, преобразовываю.
- Непростые материалы, образованная публика, камерные залы – и вы утверждаете, что ваша театральная группа не «аристократична»?
- Ни в коем случае. Мы работаем в обществе и для общества. А общество – это все, кто тут живет, страдает, любит, переживает. Мы поднимаем темы, важные для всех. Да, большей частью мы выступаем в Тель-Авиве, но выезжаем и в другие города. Кто бы ни пришел на спектакли – актеры будут отдаваться работе полностью.
- Вы говорили о бесконечных часах репетиций, а на что живут актеры? Как зарабатывают на хлеб? Зрелищами?
- У нашей труппы есть небольшой бюджет от министерства культуры. Это помощь, но недостаточная. Так что кто-то преподает, кто-то снимается, но никто не играет в других театрах.
- Почему?
- Потому что мои актеры привыкли к определенному качеству и стилю работы. Они не хотят играть в других театрах, потому что это значит пойти на компромисс, отказаться от нашей системы работы и качества спектаклей. Для нас работа над спектаклем – это часть жизни, нечто тотальное и священное. Хотя мне тоже иногда приходится работать не только с моей труппой, но и заграницей.
- Прежде вы работали только с текстами на иврите. «Дело об убийстве» – перевод с немецкого. Как вы выбираете текст? Он дает идею или вы его подбираете под визуальную концепцию? И еще – почему вы не ставите спектакли по драматургическим произведениям?
- Я не ищу специально – просто много читаю, что-то вдруг меня задевает, на чем-то останавливается глаз. Что же касается современной драматургии на иврите – я просто не нахожу интересных для меня пьес, хотя иврит глубочайшее средство для передачи идеи. Но нет на иврите таких пьес, как у Чехова – универсальных, работать над которыми – счастье. А ставить Чехова на иврите, на мой взгляд, – неправильно. В Израиле следует работать с текстом, написанным на иврите.
- А как же «Дело об убийстве» в переводе с немецкого?
- Перевод этой повести на иврит настолько хорош, а тема Катастрофы мне настолько близка, что иногда мне казалось, что текст написан на иврите. Когда у меня появляется чувство, что некий текст от меня не отступит, я начинаю работать над ним. Драматургическая обработка занимает год, я делаю это одна, потом представляю текст актерам, и начинается его сценическая обработка – наша совместная интенсивная ежедневная работа месяцев на восемь.
– Тексты «Купальщиц» и «Мерзости» были составлены на основе магнитофонных записей: случайных отрывков, подслушанных в раздевалке бассейна и хаотичных интервью прохожих.
- Эти случайные тексты – гениальны и поэтичны. Никто из писателей не смог бы выдумать то, что говорили опрашиваемые, что рассказывают женщины в бассейне. Для «Мерзости» мы записывали интервью еще и на видео. Актеры не только выучили текст, но и полностью сымитировали язык тела интервьюируемых: их жесты, движения. Самым интересным было уловить разницу между смыслом сказанного и языком тела.
- Такая работа похожа на монтаж сложного фильма?
- Да: мы девять месяцев отбирали и обрабатывали текст, это был глубокий творческий процесс для актеров, которые настолько «пропитались» словами, что было страшно, как точно они имитирует героев пьесы.
- Идея родилась раньше текста?
- Конечно. Я не начинаю с «ничего». Я точно знаю, откуда я иду, куда хочу прийти и куда направить актеров.
- А с чего вы начинали?
- Изучала театральное мастерство в Нью-Йорке и в Тель-Авиве и уже много лет преподаю игру и режиссуру на театральном факультете Тель-авивского университета. Преподавание театра – это лаборатория игры: чем больше я учу, тем больше учусь сама. Преподавание также требует всех сил, потому обычно работу над новым спектаклем я начинаю летом, во время каникул, иначе не хватает времени.
- Расскажите о своих постановках по романам С. Изхара (Самех Изхар – Изхар Смелянский, израильский писатель, скончавшийся два года назад). Его книги сложно купить – они не переиздаются, хотя мало кто из израильских писателей настолько поэтичен в своей прозе.
- Изхар успел увидеть наши спектакли по его повестям «У моря» и «Откровения Элиягу». Он был очень взволнован, ему понравилось. А что может быть больше, чем признание автора? Его проза – восхитительна, Изхар – большой писатель, но, к сожалению, сейчас мало кто его читает. Наши спектакли были попыткой пересказать его книги новым поколениям читателей.
- Спектакль «У моря» ставился в студии балетного ансамбля «Бат-Шева» в центре Сузан Далаль. Но ваше сотрудничество с «Бат-Шевой» началось раньше – с «Купальщиц», где приняли участие несколько танцовщиц.
- Как и все хорошее, наше сотрудничество началось случайно. Я искала для «Купальщиц» зал со сценической площадкой посередине, с местами для зрителей по периметру. Моя случайно встреченная в университетских коридорах знакомая посоветовала обратиться к Номи Фортис, директору ансамбля. «Бат-Шева» взяла на себя организационную часть, предоставила нам зал, и теперь в Тель-Авиве мы постоянно выступаем в студии «Варда» ансамбля «Бат-Шева».
- Вы показываете драматические спектакли в балетной студии. Может, потому вы в ней оказались, что движения ваших актеров хореографичны. Они не просто играют, а двигаются в четком ритме, соблюдая рисунок театрального танца. Их координации и гибкости может позавидовать классический кордебалет.
- С самого начала наш театр отталкивался от тела, от движения. Мы начинаем работать с телом. Наш театр – физический, потому что я верю, что тело не лжет.
- Но вы говорили о важности литературного текста?!
- Посмотрите на актеров. Они же не просто что-то произносят: текст заново рождается из тела, из чувств. Техника репетиций, которую я разработала и преподаю, такова, что мы начинаем занятия с физических упражнений, очень трудных. Мало говорим и больше делаем. После тренировки по моей системе слова идут от самого тела, рождаются в нем.
- Слова – это чувства, а не разум?
- В какой-то степени. В работе над спектаклем мне очень важна физическая ментальность человека. Моя цель – дать заново родиться литературному тексту благодаря невозможности тела «не высказаться». Именно поэтому все актеры труппы – мои бывшие студенты, много лет изучающие мою систему работы с телом и текстом. Но это не значит, что я не могу работать с другими актерами. Уже несколько лет я езжу в Токио проводить семинары. Там постепенно образовалась группа актеров, понимающих и принимающих мою систему, и вскоре мы будем репетировать с ними «Вишневый сад» Чехова.
- Того самого Чехова, которого вы не хотите ставить в Израиле?
- « Вишневый сад» – в период цветения сакуры! Токио – безумный город, но я пытаюсь найти связь между текстом пьесы и жизнью японцев, релевантность Чехова Японии 2008 года.
- Японцы научились разговаривать на придуманном вами языке тела?
- Пока не очень: приходится переводить в прямом и переносном смысле.
- Один из первых ваших спектаклей также был по русской классике – по «Белым ночам» Достоевского, поставленным сейчас в Израиле в театре «Гешер».Спектакль «Гешера» – гротескный, эпатажный. А как вы работали над текстом Достоевского?
- Для меня встреча Настеньки и Его – это нечто сверхъестественное, надрутинное, сияющее. Я видела в их отношениях тайну, нежность. Никакой насмешки, никакой язвительности я допустить не могла. После премьеры моих «Белых ночей» я оказалась в Санкт-Петербурге, гуляла вдоль набережных, по мостам, описанным Достоевским – это было восхитительно. Работая над текстом Достоевского, я создала нечто вроде «театра рассказа»: Он, Она, Мы.
- Вы всегда ищите «мы»?
- Всегда. «Мы» – театр из общества и для общества. Поэтому в моих спектаклях я никогда не использую костюмы, идентифицирующиеся с тем или иным периодом. Что может сказать о чувствах шляпка или платье, перо или кринолин?
- По той же причине вы никогда не используете декорации, а только простые аксессуары: стол, стул, лист бумаги?
- Декорации – это камуфляж. В моем театре мы ничего не скрываем, а показываем, что происходит здесь и сейчас, в нашем обществе. Я использую конкретные предметы и говорю о конкретных вещах. Я всегда ищу «мы». «Мы» и «место». Перед тем, как начать работать в Японии, провела серьезное исследование на тему японского «мы».
- Это требует времени.
- Сейчас во многих театрах все бегут, торопятся, спектакль ставят за несколько недель. А ведь требуется время, чтобы увидеть, насколько этот мир прекрасен, насколько актеры интересны. Меня поражает, что есть режиссеры, которые давят на актеров, кричат. С актерами необходимо быть терпеливыми, дождаться того, когда они сами захотят сделать все наилучшим образом. Тогда-то и получится настоящий спектакль. В книге Льва Толстого «Что такое искусство?» я прочла его воспоминания о посещении репетиции в Парижской опере, о том, как постановщик кричал на балерин. Толстой пишет: «…так не делают искусство». Так и я чувствую: ни в коем случае не силой, а только терпением. Надо прислушиваться ко всему, научиться видеть и чувствовать, понимать движение каждой мышцы.
- Вы говорите о терпении, но на ваших спектаклях немало нетерпеливой молодежи.
- Молодые более вдумчивы, открыты, готовы к диалогу. У них четкие реакции. Они более подвижны, но времени у них больше. Они находятся в поиске и, возможно, находят что-то в наших работах. У молодых есть жажда качественного времени.
- В ваших спектаклях мало музыки, но вы ставили оперы – «Импресарио» Моцарта, «Медиум» Дж. Минотти.
- Еще я поставила в Токио мюзикл по Брехтовской «Мамаше Кураж». Работать над оперой – это потрясающе интересно и легко. Музыка – это счастье. Оркестр – явление. Композитор – тот же режиссер. Он уже дал все указания своей музыкой, остается только им следовать.
- Вас вымотала режиссерская работа?
- Очень. Я работаю с такими тяжелыми текстами и темами, что чувствую необходимость годичного отпуска: поеду проводить семинары в Токио, и …буду выращивать шелковичных червей. Есть у меня такое странное хобби: я выращиваю шелкопрядов в коробке под тутовым деревом у себя в саду, но вот, если их вынуть из коробки и отпустить на волю – погибнут.
Маша Хинич
Читайте также:
Опера, реситаль, фильмы и встречи с их создателями – ноябрьские анонсы
Израильская компания планирует совершить мировую революцию в сфере пляжного сервиса
Суккот: и веселись в праздник твой