«Думал по-еврейски с венгерскими субтитрами»: к 95-летию Эфраима Кишона

Эфраим Кишон принадлежит к тому немногочисленному отряду писателей-классиков, которые создавали свои произведения не на родном языке и именно на этом «неродном» заслужили мировое признание.

«Если бы мне в молодости кто-то сказал, что я стану классиком в стране, о языке которой я сегодня не имею ни малейшего понятия, я бы просто рассмеялся».

Эфраим Кишон подписывает свои книги. Фото: Википедия

Единственное произведение, которое он, еще будучи Ференцем Хофманом, написал на родном венгерском, был роман «Козлы отпущения». Все остальное литературное наследие, сделавшее Эфраима Кишона великим писателем, создано уже на иврите.

23 августа он мог бы отпраздновать свое 95-летие, если бы пятнадцатью годами раньше не умер в своем доме в Швейцарии. Почему же израильский писатель, классик литературы на иврите, чьи книги по своим тиражам уступают разве что Библии, жил и умер в Швейцарии, а не в своей стране?

Ответ на этот вопрос, возможно, заключается в том, что Эфраим Кишон никогда не боялся быть «другим», никогда не приспосабливался к литературному и прочему культурному истеблишменту, не играл по правилам. Точнее, играл по своим.
К примеру, он не разделял позицию многих товарищей по цеху о возможности достижения мира путем отказа от земли Эрец-Исраэль.

«Завтра с утра встанем, и я покажу тебе всю страну. Но что мы будем делать после обеда?»

Большая часть его наследия – короткие рассказы, окрашенные мягким юмором. Они считаются сатирическими, но сатира Кишона не разит и не жалит, а скорее, снисходительно улыбается при виде нелепостей жизни и человеческих чудачеств. О чем его тексты? Обо всем, что происходит вокруг, о людях молодой страны, об этой самой стране, вместе с которой он взрослел, отмечая ее «подростковый бунт», метания из крайности в крайность, гримасы социализма, новые веяния, словом, чуть ли не каждое мгновение ее жизни. Неудивительно: ведь на протяжении долгих лет он вел ежедневную колонку в газете и ежедневно публиковал по рассказу. Однажды он признался, что если бы была в этом необходимость, мог бы каждый день писать по два.

«Мы не имели понятия, какую форму государственного управления следует избрать Израилю. Стать ли нам коммунистами или пожить несколько дней в покое? Часть населения была убеждена в том, что скоро придет Красная Армия, и потому предусмотрительно запасалась спичками и туалетной бумагой».

Эфраим Кишон с премьер-министром Ицхаком Рабином и писательницей Даниэлой Шеми. День независимости 1992

С Красной армией Кишон был знаком не понаслышке. Встречу с красноармейцем он описал в рассказе «Глоток свободы», где говорится об освобождении Будапешта. Как это часто бывает в рассказах Кишона, трудно понять, где заканчивается описание происшедших с ним событий и начинается гиперболизированная ирония. Когда молодой Кишон после побега из немецкого концлагеря прятался в руинах разрушенного Будапешта, занимая время сочинением своего первого романа «Козлы отпущения», внезапно на его пороге появился громадный красноармеец:

«Это был розовощекий детина с мелкими чертами циркульно круглого лица. Его одежда была явно интернациональной: выше пояса – истрепанная гимнастерка бойца советской армии, ниже – галифе и стоптанные сапоги румынского кавалериста. Одной рукой он сжимал ручной пулемет с круглым диском, второй – тащил за собой маленькую тачку, наполненную доверху луком, колбасой, флаконами с одеколоном.
Увидев его, я разрыдался. Я ждал его шесть мучительных лет. И вот он появился. Да еще с куском вожделенной колбасы, дружелюбно протянутой мне. Мы молча приступили к трапезе.
Время от времени солдат вставал, выглядывал в узкое оконце и смачно посылал убегающих немцев куда подальше.
– Немецки капут, русски – Берлин, – видно, желая быть понятым, обратился он ко мне на тарабарском наречии.
Я приложил руку с зажатой в ней колбасой к груди и сказал:
– Коммунист.
– Я нет, я – бухгалтер, – сказал солдат и продемонстрировал отсутствие мозолей на руках. – Счет, понимаешь?
Я кивнул головой и признался:
– Еврей. Жид.
Часы, – увидел он на моей руке часики. – Давай.
Я снял часы, и солдат бросил их в мешочек с трофеями-сувенирами.
Вскоре он собрал остатки трапезы, деловито уложил их в тачку и повел меня куда-то за город. А там сдал с рук на руки русскому сержанту. Таким макаром я очутился в лагере для военнопленных».

В советский лагень для военнопленных будущий писатель попал «по разнарядке».

«Оказывается, командующий фронтом (маршал Малиновский) в спешке доложил Генералиссимусу о пленении ста тысяч фашистских солдат и офицеров. А на поверку их оказалось всего двадцать тысяч. Тогда маршал распорядился схватить всех мужчин, высыпавших на улицы приветствовать освободителей, – ведь надо же было набрать еще восемьдесят тысяч голов».

И вновь Кишону удалось сбежать из колонны «военнопленных», в которой, помимо солдат Вермахта по какой-то причине оказалось немало мирных жителей Будапешта. Удалось благодаря смекалке: он просто спрятался в подсобном помещении, и из-за неразберихи о нем просто-напросто позабыли. Так он вернулся в Будапешт – уже в качестве свободного гражданина.

Эфраим Кишон в Дортмунде на сеансе одновременной игры против Владимира Крамника

Свобода оказалась призрачной. Поначалу все складывалось прекрасно, Кишон стал сотрудником, а затем и заместителем главного редактора сатирического журнала «Лудаш Мати». Но его любимая страна менялась у него на глазах под влиянием «кураторов» из Москвы. Сам Кишон на тот момент мог пользоваться всеми правами и привилегиями номенклатуры, вплоть до закрытых распределителей продуктов и товаров. Но он испытывал отвращение к подобной системе и в 1949 году в знак протеста покинул Венгрию.

Молодой писатель, знавший буквально пару слов на иврите, прибыл в только что появившееся на политической карте мира государство Израиль. И отправился в кибуц … мыть туалеты и учить иврит. Еще через два года он уже стал писать на этом новом для него языке и публиковаться в газете «Омер». Это была газета, где материалы печатались на так называемом «легком иврите». Подбиралась несложная лексика и фразеология, все тексты сопровождались огласовками. В стране, принимавшей ежегодно десятки, а порой и сотни тысяч новых репатриантов, в существовании таких изданий была острая необходимость.

Впрочем, Кишон ненадолго «застрял» во «вспомогательном» издании, уже в 1952 году – спустя всего три года после того, как ступил на землю Эрец-Исраэль – он стал вести ежедневную колонку в «Маариве» – главной на тот момент газете страны, а в 1953-м на сцене главного театра страны «Габимы» состоялась премьера его пьесы «Слава бежит впереди него».

С того момента и до самой смерти Эфраим Кишон написал множество рассказов, несколько пьес, два романа, сценарии фильмов, который сам же и поставил. Его произведения издавались огромными тиражами, их переводили на многие языки. Суммарные тиражи его книг на иврите превышают тиражи книг всех других писателей Израиля, вместе взятых, и уступают лишь Библии (ТАНАХу).

Он работал без устали, и его читатели платили ему любовью, чего нельзя было сказать о тех, кто определял «курс» в культурной жизни страны. Лишь в 2002 году, на излете восьмого десятка своей жизни Эфраим Кишон был удостоен высшей награды страны – Государственной премии Израиля в области литературы. До этой главной награды в его послужном списке числятся Литературная премия имени Бялика (1998), премия имени Соколова (за заслуги в области журналистики), премия фестиваля «Золотой глобус» в номинации «За лучший фильм на иностранном языке» – за картину «Лиса в курятнике» (1978) и шуточный рыцарский орден «Против зверской серьезности», который присуждает Аахенский карнавальный союз известным людям, обладающим чувством юмора. Чего-чего, а чувства юмора у Кишона было в избытке.

В заключение несколько цитат из Кишона о стране, которую он больше всего любил и поэтому больше всего над ней смеялся: