1. шy-ви шy-ви a-шу-ла-мuт
шy-ви шy-ви вэ-нэ-хэ-зэ бaх
мa-тэ-хэ-зy ба-шу-ла-мuт
ки-мхо-лaт a-ма-ха-нa-им
Вернись, обернись, Шуламит,
дай поглядеть на тебя!
Что вы нашли в Шуламит,
плясунье из хоровода?
Песня, которую поют на гулянье танцующие девушки, обращена к одной из подруг, к той, что по ходу танца покидает хоровод и идет навстречу своему другу. Девушки разделены на две группы, одна из них зовет ее вернуться, чтобы взглянуть на нее, полюбоваться ее красотой. Другая группа как бы отвечает от имени уходящей девушки (но может быть, это ее собственный голос), что, мол, нечего глазеть, нет ничего особенного в одной из многих пляшущих на гулянье; такой ответ призван приуменьшить внимание присутствующих к ее встрече с юношей.
В старых русских переводах главных героев поэмы называли Суламифь и Соломон. Однако имя Шуламит (соответствующее Суламифи в русской транскрипции) не упоминается в других библейских книгах, нет его также в текстах Талмуда. Есть, правда, имя Шломит, происходящее от слова шалом, но сходно звучащее Шуламит к нему отношения не имеет, что видно, в частности, из его русского эквивалента – Саломея (так звали, например, падчерицу царя Ирода).
В подлиннике "плясунья из хоровода" названа a-шула-мит; здесь первая буква является определенным артиклем и, стало быть, это не личное имя, а прозвище, у которого существует ряд интерпретаций:
- По мнению большинства комментаторов, a-шуламит – это девушка из Шалема (Йеру и Шалем – составные названия Иерушалаим); концепцию эту интересно воплотил в своем переводе И.М. Дьяконов, назвав плясунью шуламянка;
- РАШИ полагал, что a-шуламит происходит от слова шлэ-мa, то есть речь идет о цельности ее религиозного чувства;
- a-шуламит – принадлежащая Шломо;
- a-шуламит – возлюбленная Шломо (в наши дни соседские мальчишки нацарапали бы на стене: Соломон + Суламит = любовь);
- Иногда связывают a-шуламит с весенним девичьим праздником в городе Шилo (Силоам в русском переводе Библии);
- По другой версии усматривают в ней Ависагу Сунамитянку – Авишaг a-шунамuт – юную служанку престарелого царя Давида, взятую во дворец из города Шунaм (Сунам).
***
2. ма-я-фy фэ-а-мaйх ба-нэ-а-лuм
бат-на-дuв
ха-му-кэй е-рэ-хaйх
кмо ха-ла-uм
ма-а-сэ е-дэй о-мaн
Как хороши, царевна,
ступни твоих ног обутых,
и округлые бедра,
как редкие украшенья,
ваятелем сотворены.
Судя по этому стиху (и по его связи с последующими), девушка оставляет хоровод и встречается с юношей, восхищенным ее красотой. По некоторым источникам, стихи 2 – 6 поются "девушками Иерусалима" как продолжение первого стиха этой главы.
В отличие от гл. 5, ст. 10 – 15, где описание юноши идет от головы к ногам, воспевание красоты девушки идет снизу вверх: прекрасны ступни твоих нарядно обутых ног (может быть, по случаю праздника или свидания с любимым; обыкновенно же ходили босиком или в простых сандалиях); предполагается, что метафора бат-на-дuв – дочь вельможи, прин-цесса – связана именно с красотой и богатством обуви. В стихе, возможно, содержится намек на то, что некоторые женщины носят украшенья на бедрах, но нашей героине это ни к чему: ее бедра – сами по себе произведение искусства.
***
3. шо-рэ-рэх а-гaн а сa-aр
аль-ех-сaр a-мa-зэг
бит-нэх а-рэ-мaт хи-тuм
су-гa ба-шо-ша-нuм
Лунною чашей пупок -
вино в нем не иссякает,
живот, как пшеничный сноп,
что лилиями обвязан.
Пупок в качестве метафоры кажется экзотикой Древнего Востока, но вместе с чашей и полной луной он составляет замечательную композицию трех предметов, объединенных округлостью формы и светлой желтизной – женского тела, керамики и лунного света. "Лунная чаша" – это, возможно, большой круглый сосуд для сбора (слива) надоенного молока на полевом пастбище, так что "мa-зэг" может быть не только вином. Сноп пшеницы служит сравнением животу возлюбленной из-за того, что он округл и светел, но он еще и символ плодородия. Во время жатвы снопы обвязывали пучком колючих растений и по ночам сторожили их в поле. Наш сноп, однако, обвязан душистыми лилиями.
***
4. шэ-нэй ша-дaйх
ки-шнэй о-фа-рuм
та-о-мэй цви-я
Груди твои -
близнецы-оленята,
двойня у лани.
Перед нами точная цитата из гл. 4, ст. 5, но без последней строки (…на пажити среди лилий); лилии, впрочем, упомянуты в предыдущем стихе.
***
5. ца-ва-рэх кэ-миг-дaль a-шэн
эй-нaйх бэ-рэй-хoт бэ-хэш-бoн
аль-шa-ар бат-ра-бuм
а-пэх кэ-миг-дaль a-лэ-ва-нoн
цо-фэ пнэй да-мa-сэк
Шея – как башня слоновой кости,
глаза – водоемы в Хешбоне
у городских ворот,
а лицо – вершина Ливана,
что к Дамаску обращена.
В гл. 4, ст. 4 шея возлюбленной уподоблена башне Давида, здесь же – башне из слоновой кости; неясно, какой была эта башня, для чего служила, что символизировала, и потому сравнение это представляется обратным: башня похожа на девичью шею. Глаза подруги напоминают водоемы своим блеском, а также звучаньем слова "айн", означающим на иврите и глаз, и родник. Из этого стиха мы узнаем, что в городе Хешбоне, стоявшем на речке Хешбон в древнем Моаве (ныне – деревня Хасбан в Иордании), были, по крайней мере, два водоема и находились они у городских ворот (аллюзия к изречению "глаза – врата души"?). Название же ворот указывает на их размеры и значение: через них проходят многие (рабим); возможно, однако, что название относится к девушке, мол, знатного рода она – бат рабим.
Пятая (предпоследняя) строка стиха дословно переводится как "нос твой – башня Ливанская", что служит отличной иллюстрацией талмудическому наставлению: "толкующий дословно – лжет". Нос, в силу своего расположения между глазами, за ними должен и следовать в описании, но он служит настолько важной частью лица, что РАШИ, например, основываясь на арамейской интерпретации (афэха – анфин), воспринял здесь "нос твой" как "лицо твое". Выражение "миг-дaль а-лэ-ва-нoн", конечно, могло означать дозорную башню на одной из ливанских вершин, но, поскольку о таких башнях ничего не известно, высказывалась догадка, что это мог быть скальный выступ на одной из гор Ливана, своей формой напоминавший лицо (с носом), глядевшее на восток в сторону Дамаска.
В этом стихе преобладает белый цвет слоновой кости и заснеженных вершин Ливана (на иврите лавaн – белый).
***
6. ро-шэх а-лaйх ка-кар-мэль
вэ-да-лaт ро-шэх ка-ар-га-мaн
мэ-лэх а-сyр ба-рэ-a-тuм
Голова на плечах – Кармель,
и волосы блещут кармином -
царь кудрями пленен.
Описание возлюбленной "снизу вверх" завершается го-ловой, высоко поднятой, как гора Кармель над морем. В предыдущем стихе упомянут белый цвет горных снегов Ливана, здесь Кармель вызывает ассоциацию с красным, чему во второй строке находится подтвержденье (кармuн – аргамaн, т.е. алый). В третьей строке мы находим образ головы, царящей над телом, но заключенной в ограду из кудрей. Впрочем, это может быть и упоминание о самом царе, плененном красотой девушки.
***
7. мa-я-фuт у-мa-на-aмт
а-a-вa ба-та-a-ну-гuм
Как ты мила и как хороша,
сладостная любовь!
По своей интонации восклицания (как ты мила и как хороша…) стих может служить завершением величальной пес-ни невесте, которую поют девушки Иерусалима. Но упоминание о любовных наслаждениях во второй строке делает его началом монолога юноши, полного чувственных грез.
***
8. зoт ко-ма-тэх да-мэ-тa лэ-та-мaр
вэ-ша-дaйх лэ-аш-ко-лoт
Подобен пальме твой стан,
а груди – кистям винограда.
На иврите тамuр – стройный, статный, и потому сравнение с пальмой (тамaр) срабатывает дважды: видом высокого стройного дерева и упрятанным, будто косточка в финике, корневым значением слова.
***
9. а-мaр-ти э-э-лэ бэ-та-мaр
о-ха-зa бэ-син-си-нaв
вэ-и-u-ю-на ша-дaйх
кэ-эш-кэ-лoт a-гэ-фэн
вэ-рэ-ях а-пэх ка-та-пу-хuм
Мне бы на пальму влезть,
за ветви ее ухватиться,
вот и груди твои -
виноградные гроздья,
и дыхание – запах яблок.
Эротические фантазии влюбленного юноши: объятия, прикосновение к груди, как к виноградной грозди или финиковой кисти… Считается, что запах невозможно вообразить, но вот он – запах яблок в дыхании любимой (о яблоках в этой поэме – см. коммент. к гл. 2, ст. 5).
***
10. вэ-хи-кэх кэ-e-ин a-тoв
o-лэх лэ-до-дu лэ-мэй-ша-рuм
до-вэв сиф-тэй е-шэ-нuм
Ласковым добрым вином
твои поцелуи мне,
и губы шепчут во сне.
Нёбо твое (хи-кэх) здесь синоним поцелуя, который добрым вином течет прямо в губы милой. Все переплелось в этом стихе, не распутать, где тут он, а где она – про поцелуй сказано: твой, милая, течет же он к тебе, милый; все здесь – ты, ты, ты… шопот, ночь, двое влюбленных – губы к губам, не разобрать, чьи "губы шепчут во сне".
Комментаторам, впрочем, удалось сконструировать приемлемое объяснение. Слово до-дu переводится не только как мой друг, но и как мои ласки, обьятия. Если так, то юноша, обращаясь к любимой, произносит следующее: "Поцелуи твои, как вино добра (см. сравнение ласк с вином в гл. 1, ст. 2), текут навстречу моим объятьям, и губы (все равно чьи) шепчут во сне".
***
11. а-нu лэ-до-дu
вэ-а-лaй тэ-шу-ка-тo
Милому я отдана,
и ко мне его страсть.
Счастье быть любимой и принадлежать любимому противостоит здесь проклятию, павшему на голову праматери Евы: "и к мужу влеченье твое, и власть его над тобой" (Бытие, гл. 3, ст. 16).
***
12. лэ-хa до-дu нэ-цэ a-са-дэ
на-лu-на ба-кэ-фа-рuм
Давай же в поля уйдем
и заночуем в травах.
13. наш-кu-ма ла-кэ-ра-мuм
нир-э им-па-рэ-хa a-гэ-фэн
пи-тaх a-сэ-ма-дaр
э-нэ-цу a-ри-мо-нuм
шaм э-тэн эт-до-дaй лaх
Проснемся у виноградника,
поглядим, отцвела ли лоза,
набухла ли завязь,
пробился ли цвет граната,
там я ласки тебе подарю.
Хотя в ст. 11 девушка и призналась в том, что "милому отдана", здесь становится ясно, что лишь теперь она зовет его уйти с ней далеко – в поля да травы.
Упомянутое в ст. 12 слово кфарuм – это мн. число от кoфер – кипрей (а не от кфaр – деревня).
***
14. a-ду-да-uм на-тэ-нy рэ-ях
вэ-аль-пэ-та-хэй-ну коль-мэ-га-дuм
ха-да-шuм гам-е-ша-нuм
до-дu ца-фaн-ти лaх
Мандрагор аромат источает,
и сахарные плоды -
свежие, да и прежние -
припрятала я для тебя.
В древности верили в любовную магию мандрагоровых яблок (см. например, Бытие, гл. 30, ст. 14, где Реувен, первенец Яакова, находит их для своей матери Леи), но плоды, что невеста припрятала для жениха, – это эвфемизм любовных ласк.