За новый перевод берутся, когда известных "не хватает". Чувства читающего переводной библейский текст и одновременно заглядывающего в подлинник достоверно описал современный русский философ и исследователь древних литератур Сергей Сергеевич Аверинцев:
"Когда мы переходим от русских и церковно-славянских текстов Библии, что у нас на слуху, и от тех греческих оборотов Септуагинты, к которым восходят предлагаемые ими решения, и от привычных из западной словесности латинских библеизмов к древнееврейскому оригиналу, нас потрясает прямота выражения: такая прямота, при которой каждый раз выбирается поистине кратчайший путь от реальности к слову и от слова к сердцу. В сравнении с этой прямотой любое самое прекрасное переложение покажется искусственным и декоративным: торжественность вместо первозданности и благочестие вместо святыни. А там слова все больше краткие, никакого "плетения словес"… ритм свободный, но отчетливый и сжатый… Естественный, как дыхание, речитативный распев. И такие созвучия!.."
Да, конечно, дыхание… Оно оживляет слова при чтении вслух, когда дрожат голосовые связки и ритму вдоха-выдоха подчиняются движения плеч, рук и мышц лица. Такого перевода – со свободным дыханием прежде всего – я и пытался достичь. Когда древний поэт отложил перо, завершив "Песню песен", в ней не было ничего, кроме стихов о любви, и потому я старался избежать пышности слога (эта поэма для ивритского уха не звучит в наши дни архаичней, чем, скажем, "Руслан и Людмила" для уха русского) и передать не только знаменитые образы, но и ощущение ритмического строя, звучание этого "стиха стихов". В чем же его особенность?