Израильтяне танцуют в Японии, далее – везде

Театр балета Инбаль Пинто и Авшалома Полака, как любят говорить израильские культуртрегеры, это – визитная карточка нашей страны в области балета. У этой визитной карточки не две стороны, а с десяток: на них красуются названия ансамбля «Бат-Шева», «Кибуцного ансамбля балета», классической труппы «Израильского балета», групп Ноа Дар и Анат Даниэли.Но в последние три-четыре года все чаще раздаются имена Инбаль Пинто и Авшалома Полака – после каждой их премьеры, после прошлогоднего режиссерского дебюта в Израильской опере, где они поставили «Армиду» Глюка с многочисленными балетными вставками.

Пинто и Полак стали популярны и в Европе, представляя там свои работы при поддержке культурных центров Франции и Германии. Несколько раз они были на гастролях в Японии, последний раз – в начале 2007 года, обрели там поклонников, в особенности в городе Саитама – пригороде Большого Токио, культурный центр которого пригласил эту пару представить их новый балет именно там, что они и намерены сделать в ближайшем ноябре. Пока же из Японии Пинто и Полак вынесли массу впечатлений, они используют современную японскую музыку, как и в своих прежних работах, и прозу известного японского писателя Кэндзи Миядзавы, ставшую в какой-то мере сюжетной канвой их новой работы. Работы о мечтах и фантазиях наяву и во сне, что не совсем типично для молодых израильтян, столкнувшихся с реалиями Дальнего Востока, столь отличающимися от действительности Востока Ближнего. Но тяга израильтян к Японии необъяснима и загадочна.

Культурный центр префектуры Саитама был основан в 1996 году, репетиции театра Инбаль Пинто и Авшалома Полака начнутся там с конца октября 2007 года, а пока они уже несколько месяцев идут в Тель-Авиве. В Израиле их новый спектакль можно будет увидеть только в мае 2008 года – на Фестивале Израиля в Иерусалиме. Пока же в Центре Сузан Далаль в Тель-Авиве они покажут прелестный балет «Ойстер», потом уедут на гастроли в Корею и Англию, а сразу после японской премьеры умчатся на международный балетный фестиваль в Швейцарию.

«За прошедший год у нас не было ни одного выходного дня», – признался Авшалом Полак перед презентацией отрывков из новой работы. Вместе с постоянными танцовщиками труппы в танце кружатся и два японца, приглашенные для участия в новом балете. С Пинто и Полаком Синтаро О-Ага и Кейджи Мурияма познакомились на мастер-классах, которые израильтяне давали в Японии. Синтаро уже выступал в Израиле со своей сольной работой в рамках балетного проекта Израильской оперы два года назад, несколько лет проработал в балетных театрах Германии и четыре года в труппе «Балет Кульберг» в Стокгольме. Кейджи Мурияма был удостоен премии фестиваля в Эдинбурге, со своими сольными работами участвовал во множестве фестивалей.

Во время последних гастролей в Японии Пинто и Полак познакомились с творчеством знаменитого японского писателя и поэта начала прошлого века Кэндзи Миядзавы, «японского Диккенса», автора множества поэм и рассказов, по произведениям которого поставлены знаменитые мультипликационные фильмы-аниме «Ночь на галактической железной дороге», «Виолончелист Гошу» (Миядзава увлекался классической музыкой) и к 100-летию со дня рождения писателя (1896–1933) «Весна и хаос: маленькая история о жизни Миядзавы Кэндзи». Танцовщики познакомились с современными японскими композиторами, музыка и мировоззрение которых стали отправной точкой нового произведения, но при этом музыка нового балета не будет традиционно японской, лишь сохранена ее суть, ее духовность. Услышанные на презентации мелодии напоминали обычно используемый ими коллаж – старые песенки 30-х годов, инструментальная музыка 50-х, немного Востока, немного Запада. К примеру, музыка к спектаклю «Шейкер» – это европейские песни 1950-х годов в исполнении японских певцов и ансамблей (на основе тех записей, которые хореографы привезли после гастролей в Японии).

Как и музыка, сюжет спектакля – также коллаж идей, зарисовок, попыток передать в движении разочарование, несбывшиеся надежды, невыполненные обещания – те, что мы обещаем самим себе и своим возлюбленным, и друзьям. Здесь много юмора, ностальгии, чувства, поиска новых возможностей выражения эмоций через движение и отражение удивительного мира произведений Миядзавы — переплетение образов людей, животных, растений, природы.

Инбаль Пинто как-то сказала мне, мечтательно прикрыв глаза, что в своих работах она всегда убегает от реальности в выдуманный мир чудес. Так будет и на этот раз: наша повседневность настолько далека от японских сказок, что между ними легко поместится мир Пинто и Полака, непостоянный, изменчивый, населенный появляющимися и исчезающими по прихоти постановщиков танцующими причудливыми фигурами.

Израильской балетной и театральной публике нет особой нужды представлять труппу Инбаль Пинто и Авшалома Полака – жену и мужа, режиссеров, хореографов, актеров, танцовщиков, костюмеров, сценографов, художников, сценаристов. Театр ПП – их рукотворное детище, в котором они делают все: от эскизов декораций до администрирования, являясь в некоей мере диктаторами от искусства, но диктаторами прекраснодушными, ставящими замечательные спектакли и показывающие их в Израиле и на крупнейших мировых театральных и балетных фестивалях, а также – в престижных залах от Парижа и Нью-Йорка до Токио. Театр ПП – это дуэт двух людей искусства, от Бога одаренной творческой пары, в высшей степени профессионалов.

Неординарным балетно-театральным постановкам Инбаль Пинто и Авшалома Полака свойственно близкое к мистике чувство причастности к творчеству, уверенность в том, что перед зрителями на сцене разворачивается глубокое настоящее театральное действие, которое потом можно разбирать и анализировать, которое может нравиться или нет, но оно всегда увлекает публику в волшебный мир закулисной иллюзии. Напомню названия ярких балетно-театральных спектаклей ПП: «Хорошо на Луне», «Бубис», «Ойстер», «Шейкер», «Упакованный», основанных на фантазиях, чувствах, музыке, но, прежде всего, на искусстве танца и движения.

«Ойстер» – визуальные зарисовки из жизни, поданные в гротескной форме и с большим чувством юмора, иронии и фантазии – впервые был показан в 1999 году и с тех пор этот спектакль, наиболее балетный из трех, но с элементами цирка и театра, ставился только в Израиле более 300 раз. В 2000-м году этот спектакль был удостоен в Израиле театральной премии как наиболее яркое сценическое произведение года.

«Бубиз» был поставлен при сотрудничестве Центра сценических искусств в Тель-Авиве в ноябре 2002 года – работа необычная, очень живописная, даже картинная, с множеством странных образов, явно навеянных искусством Дальнего Востока и Африки, с элементами пластики, пантомимы, театра и этнической музыки.

Премьера спектакля «Хорошо на Луне» прошла в рамках фестиваля «Занавес подымается» в 2004 году. Эта ностальгическая работа о снах и мечтах, о романтике и реальности, об искусстве без границ, о слабости и силе.

Что хорошего в Луне,
Если рядом нет никого, на кого бы падал лунный свет?
Что хорошего в мечтах, которые осуществляются,
Если твой любимый – это не тот, кто тебе снится?
И поляна цикламенов –
Разве счастье в том, чтобы пересечь ее одному?
Слова из этой песни 1920-х годов Инбаль Пинто и Авшалом Полак взяли в качестве названия для своего спектакля «Хорошо на Луне», это пример их романтического отношения к жизни, сочетаемого с серьезным подходом к собственному творчеству, синтезу балета и театра, дизайна и музыки. Тексты в работах ПП практически не используются. Да и не нужно: движения танцовщиков выразительны настолько, что иногда кажется, будто они произносят со сцены прочувствованные монологи, или перебрасываются острыми репликами, ожесточенно выполняя сложные па некого дуэта, или спорят с самими собой, с публикой и с целым миром.

В работах ПП всегда присутствуют сюжет, театральность и ностальгия, что довольно странно для спектаклей молодых людей, родившихся в Израиле – стране, уроженцы которой слово «ностальгия» знают из старых книг.

Инбаль Пинто и Авшалом Полак спорят, дискутируют с миром, но не агрессивно, а интеллигентно, при этом не идя на компромиссы и отстаивая свою точку зрения на хореографию, режиссуру и задачи современного театра, синтетического искусства, которое, по их мнению, должно быть ярким, визуальным, драматическим зрелищем. Судя по тому, что два года назад эта пара после гастролей в Германии с балетом «Ойстер» была приглашена в оперный театр Висбадена в Германии для постановки оперы-барокко «Армида» Глюка, позже поставленной и в Тель-Авиве, их позиция принимается. За декорации и костюмы к «Армиде» Инбаль и Авшалом были удостоены приза международного журнала «Опера». В «Армиде» они впервые работали не с записанным саундтреком, а с живой музыкой, что придавало дополнительное очарование всей картине: танцоры купались в звуках, плыли под звуки музыки.

Инбаль Пинто родилась в Нагарии, танцевала в ансамбле «Бат-Шева», училась на графическом факультете Высшей школы живописи, архитектуры и дизайна «Бецалель», танцевала и ставила хореографию в Нью-Йорке, там же год изучала дизайн женских шляп («Для чего?» – «Как для чего? Потому что мне это было интересно»). Инбаль ставила хореографию для балетных и театральных групп в Израиле и за границей. В 2000-м году ее спектакли «Бубиз» и «Ойстер» были признаны в Израиле лучшими в категории «Балет». В 2000 году она была удостоена приза «Бесси» в Нью-Йорке – приза, которым награждаются лучшие хореографы.

В 2004 году получила аналогичный «Приз Ландау» в Израиле.

Авшалом Полак – партнер Инбаль не только по сцене и работе в театре, но и в семейной жизни. Авшалом – сын известнейшего израильского актера Йоси Полака (последняя роль Йоси – Лир в «Короле Лира» в постановке Роберта Стуруа), вырос в театре, впитал его атмосферу с детских лет, закончил тель-авивскую студию актерского мастерства Нисана Натива, сыграл во множестве спектаклей едва ли не во всех израильских театрах, в том числе и в «Гешере», снимался в кино и на телевидении в художественных фильмах и телесериалах, занимался режиссурой.

Инбаль и Авшалом не просто ставят спектакли: они создают особую драматургию, своеобразный сценический язык, свой хореографический стиль, сами рисуют эскизы для костюмов и париков, строят декорации, продумывают освещение и монтируют саундтрек. Они – божки своего небольшого коллектива, хотя раньше были его рабами: Инбаль выступала на сцене и участвовала как танцовщица в своих же постановках.

- А сейчас вы танцуете?

- Нет. Я полностью прекратила танцевать после рождения ребенка. И не потому, что не смогла восстановить физическую форму, а потому, что поняла, что находиться по эту сторону сцены, в зале, для меня куда интереснее. В моей труппе столь прекрасные танцовщики, что я получаю громадное удовольствие, глядя на них со стороны, работая и споря с ними. Они – полноправные участники всех наших спектаклей, и немало мизансцен было изменено после их советов.

- То есть вы не диктатор, хотя на репетиции добивались абсолютного подчинения своим замыслам.

- Я – диктатор? Вовсе нет. Мы все делаем вместе в процессе диалога. Совместное творчество приводит к иным, более интересным результатам.

- Вы всегда сочетаете театр и хореографию. Чего больше в ваших работах?

- Хореографии. Все пошло от нее, и на ней все основано, при том, что драматическая база очень сильна. Мы не определяем наш стиль и не загоняем себя в рамки – просто делаем все сразу.

- Вы – танцовщица?

- Я много танцевала, хотя у меня были в жизни периоды, когда я совсем не занималась балетом, а оформляла витрины или ставила современную оперу в Нью-Йорке. Но я всегда знала, что хочу соединить в своем творчестве все.

- Хореографическую точность и театральную импровизацию? Какие требования вы предъявляете к труппе в первую очередь – балетные или театральные?

- Балетные. Все постоянные участники нашей труппы – профессиональные танцовщики, а актеров мы приглашаем разных, в зависимости от спектаклей. Участники труппы в первую очередь танцоры, но с драматическими способностями, которые развиваются в процессе работы.

- Как вы сочетаете хореографическую педантичность с театральной эскападой? Игру актеров с гибкостью танцовщиков?

- Я и от актеров добиваюсь абсолютной точности. Движение и самовыражение на сцене для меня неразрывны. В движении уже есть театральность, торжественность, специфичность. Все зависит от того, как это преподнести. Мы собираем столь много материала, прежде чем приступить к постановке, что в этом материале уже есть все – и точность и свобода.

- Вы создали театр движения?

- Вот именно. Сумму, синтез всего, что я умею и хочу показать на сцене.

- Как вам удалось столь много успеть?

- Мне 36 лет, и у меня только один ребенок. Если серьезно, я не считаю, что мы так уж много успели или что очень быстро работаем. Мы работаем много, а не быстро. Еще лет пять назад мы вдвоем с Авшаломом делали в театре буквально все, только портных нанимали. А теперь у нас даже есть бухгалтер, раньше же нам приходилось заниматься и денежными вопросами – в основном ночами, поскольку днем репетировали. К тому же, я не сразу пришла к окончательной идее синтеза: поначалу перепрыгивала с места на место, с темы на тему. Но потом, угнездившись в своей нише театрального движения, начала работать довольно медленно, полностью погружаясь в процесс работы, вникая во все детали – от музыки до декораций.

- А почему вы сами не шьете костюмы?

- Никак не могу освоить швейную машинку, но думаю, что пора научиться.

- Ваши танцовщики получают зарплату?

- Да, это постоянная труппа и надо сказать, что не многие израильские ансамбли могут похвастаться таким положением. Мы работаем круглый год: репетиции, гимнастика, упражнения, гастроли, так что нашу труппу вполне можно считать постоянным театром.

- Ваши работы очень литературные. Не проще ли все сказать словами?

- Мне – нет. Мои слова – это движение. Я гораздо точнее выражаю себя на сцене, а не на бумаге. Придумать новое движение – это сродни творчеству писателя, выдумывающему новый рассказ, новый сюжет. Для меня движение – это способ наиболее точно выразить свои мысли. В моих спектаклях есть театральные моменты, есть ситуационные, которые можно описать словами, придумать некий рассказ, но главенствует все-таки чистое движение. В балете больше открытости и одновременно эксперимента, абсурдности и тайны. В пьесе часто можно просчитать сюжет с первых сцен. В балете это невозможно. Это куда большая тайна, нежели современный театр.

- Ваш театр – экспериментальный и модерновый. Как с этим сочетается музыка 20-30-х годов, откровенная ностальгия, сквозящая в каждой сцене?

- Музыка для меня – физическое переживание. Я сама часто удивляюсь своей приверженности старой музыке. Меня привлекает ее романтизм, мягкость, открытость чувств. Я подвержена ностальгическим настроениям.

- Почему? Вы ведь живете в стране, где все изменяется ежечасно.

- Есть для меня что-то неизменно притягательное в 20-х годах прошлого века. Может эклектика тех лет. Или тоска по тем наивным временам, когда люди пытались еще что-то найти в этой жизни, искренне хотели общаться друг с другом. И надежда на то, что это вновь проявится в человеческих отношениях. Новшества 21-го века меня не привлекают, хотя, конечно, я пользуюсь мобильным телефоном. Мне важнее чувства и эстетика прошлого. Я не ухожу в прошлое – я проверяю будущее. Я не создаю работы в стиле 20-х годов. Используя давние романтические песенки или старые шляпки, я устремляюсь к новым поискам.

- Вы волнуетесь перед премьерой или уверены в себе?

- Я очень переживаю, и это совсем не связано с чувством уверенности. Любой сценический процесс волнует. Мы представляем публике новую работу, которую никто не видел, которая постепенно выкристаллизовывалась в небольшом репетиционном зале, в закрытой атмосфере. Зрители видят спектакль иначе, чем его участники. Встреча с публикой – это всегда начало чего-то нового, очередного витка работы над тем же спектаклем, которая может продолжаться еще несколько месяцев, может даже год.

- Как вы относитесь к тому, что у вас уже есть постоянная публика, которая явно ожидает чего-то в стиле «Ойстера» – наиболее популярной вашей работы?

- Никак. Я знаю об этом, но не подстраиваюсь к вкусам публики и не пытаюсь повторить прежние работы, все время ищу что-то новое, хотя помню высказывание о том, что, делая новое, мы повторяем себя в разных вариациях. Надеюсь, что наши работы разнообразны. Я не хочу возвращаться к тем точкам, где уже побывала. Мой поиск – это поиск других миров, иных фантазий.

Работы Инбаль Пинто и Авшалома Полака со стопроцентной уверенностью можно назвать глубоко личными не только благодаря общему замыслу, но и потому, что все – от первого гвоздя в декорациях до общей театральной идеи и подбора музыки – продуманно и обсуждено этой парой. Педантичная выверенность и месяцами отрепетированная точность движений и буйной фантазии придает спектаклям Пинто и Полака необычайную силу воздействия на зрителей, то смеющихся, то плачущих, ни минуты не скучающих, вновь возвращающихся посмотреть их театральный балет.

Маша Хинич